Жуткий клич раздался над степью. Земля задрожала, застоналапод грохотом множества сухих копыт. Пригнувшись к конским гривам, степнякипонеслись, как стая летящей саранчи.

Открытые телеги тащились тремя рядами, но все равно их былостолько, что вытянулись длинными нитями. Как заведено у этих франков, управлялителегами женщины, ибо все мужчины, способные держать в руках оружие, двигалисьвпереди в огромном войске.

Хан с поднятой саблей ворвался в щель между телегами. Коньнесся как птица, справа и слева мелькали перекошенные в ужасе лица, сзадигрохотали копыта быстрых степных коней.

Он успел с гордостью заметить, как быстро и слаженноналетели его удальцы на беззащитный обоз. Заблистали сабли, послышались крики.Конь хана пронесся почти к голове обоза, хан на скаку рубанул пару раз, обараза неудачно, сабля натыкалась то ли на оглобли, то ли деревянные стойкителег...

Наконец, конь поднялся на дыбы, с такой силой крепкая руканатянула удила, едва не разрывая рот, на телегах женщины внезапно обнажили мечии со страшными криками, леденящими душу, набросились на всадников. Другие жеумело и с неженской силой били копьями. Всадники падали под копыта, на телегахиз-под пухлых мешков выскакивали мужчины в доспехах, с мечами и копьями, лицарассвирепевшие и ликующие...

И только теперь хан понял, в какую страшную ловушку попал.Телеги идут плотно, погибнет всякий, кто ворвался так неосторожно! Он закричал,срывая голос:

— Отступать!.. Это...

Копье с силой ударило в живот, пробило кожаные латы,рассекло печень. Хан умер от дикой боли, но перед остановившимися глазами всееще была страшная картина гибели. Его крика в шуме битвы никто не услышал...

Конница франков неслась бешеным галопом. Разделившисьнадвое, широкими клиньями охватили место схватки, а лишь затем ринулись в сечу.Пешие воины бежали со всех ног. В руках угрожающе блестели мечи.

Бой был жестокий, долгий, однако степняки, рассеченныеобозом на три части, зажатые со всех сторон всадниками и пешими копейщиками,пали все до единого человека.

Фарамунд с отвращением стряхнул с головы женский чепец,разорвал и отшвырнул женское платье. Голос его был полон ярости:

— А теперь все — к их собственному обозу! Пленных небрать!

Всадники, мокрые от крови, усталые настолько, что мечивыскальзывали из рук, загалдели, начали разворачивать коней, понеслись в тусторону, откуда явились конные степняки.

Рядом с Фарамундом грузная толстуха орала басом:

— Пока там не опомнились!

Фарамунд дышал тяжело, грудь вздымалась как морские волны вшторм. Глаза горели свирепой радостью. У толстухи под женскими одеждамиобнаружились крепкие латы, Фарамунд прорычал:

— Ну что?.. Не здесь самое главное?

Громыхало опустил топор, залитый кровью по рукоять,огляделся. По всему обозу воины сбрасывали женскую одежду, превращаясь в лучшихиз лучших воинов, самых сильных и мужественных, в то время как в коннице ипешем воинстве были, как выразился Громыхало, «всякие хроменькие».

Теперь эти хроменькие лихо неслись в сторону ужепоказавшегося обоза степняков, где едут женщины и непригодные для сражениймужчины, где богатейшая добыча, собранная со всех захваченных городов,покоренных племен. А еще дальше пыльное облако, растянувшееся до горизонта,выдавало несметный табун коней, без которых степняки не мыслят жизни.

Тучи на западе окрасились ржаво-красным. Шел безобразныйграбеж обоза, Громыхало и Вехульд сбивались с ног, но помешать не могли. Всезнали, что рекс снова впал в апатию, ничего не видит и не слышит, губы егошевелятся, словно непрестанно творит молитву, а если прислушаться, то онпостоянно повторяет одно и то же имя.

Группа воинов под руководством Унгардлика согнала в кучууцелевших женщин и детей, что переполняли обоз. Всех заставили лечь, а затемразбили головы дубинами и молотами. Сумерки наступали быстро, и широкие лужикрови казались совсем черными.

На рассвете вынырнул из тяжелого сна, чувствуя, как по щекамбегут слезы. Сны в последнее время почему-то не помнил, но оставалось ощущение,что общался с нею, что она его ждет, что видит каждый его шаг, и когдараскрывал глаза, снова хотелось плотно зажмуриться и умереть, исчезнуть, уйти втот мир, где сейчас эта частичка его души...

В рассветном полумраке зашевелились скорченные фигуры, вбагровую россыпь костров полетели веточки. Взметнулись оранжевые языки, присвете было видно, как воины расхватывают оружие, бегут через чащу на просторбольшой поляны, где проснулись и зафыркали кони.

С огромной неохотой начал подниматься. С двух сторон тут жеподскочили братья Тронт и Агахильд. Лица у обоих настолько встревоженные, чтоФарамунд невольно оглянулся: не напали ли на лагерь враги, а его не решаютсяпобеспокоить? Потом понял, что это они просто увидели дорожки слез на егощеках.

— Выступаем к Некруллу, — велел он. — Тамостанемся на зимовку. Окрестные села прокормят всех... Громыхало! ГдеГромыхало?

— Он готовит обоз, — сообщил Агахильд. —Коней уже запрягают!

— Пусть трогаются, — велел он сухо.

Воины при виде рекса вскакивали, выпячивали грудь, преданнозаглядывали в глаза. Из ряда особенно выпячивался вперед молодой Декур. Оночень гордился щитом, который ему делали лучшие оружейники, а украшализатейливыми полосами, после чего еще и набили серебряные бляхи. Фарамундобронил достаточно громко, чтобы это услышали другие и разнесли по всемувойску:

— Молодец! Так всегда надо делать, когда не полагаешьсяна меч.

Он не видел, как вспыхнувший от стыда Декур отступил заспины товарищей. Понимал краешком сознания, что отныне тот вообще забросит щит,а в бой будет ходить с открытой грудью, но только сознание жило, а в груди былачерная пустота, где не зажигалось ни единой звезды...

Обоз двинулся по дороге, с ним и войско, заодно охраняя, аФарамунд с дюжиной героев пустился напрямик. Горячие кони понесли вскачь безпонукания, за ночь отдохнули и набрались сил, да и всадники веселопереговаривались, только сам рекс покачивался в седле мрачный, как обросшиймхом валун в темном лесу.

Впереди пахло гнильем, воздух стал влажным. Фарамунд стиснулзубы. Опять болото! Вся Европа все еще гигантское болото, медленно уступающееместо дремучему лесу. Правда, леса высушивают мощно, корни сосут из земли водумощно, словно из реки пьют... эти огромные животные... которые... В черепемелькнул образ странного зверя, впятеро более огромного, чем самый огромныйлось, хотя такое невозможно, но тут же исчез, только в душе осталась легкаягоречь потери какого-то красочного мира, яркого, солнечного и настолько сухого,что там о подобном гнилом болоте мечтают, как о райском уголке...

Под копытами земля была покрыта толстым слоем сочных ядреныхжелудей. В полумраке леса их гладкие бока тускло блестели, похожие на стертыеруками менял золотые монеты.