— Она ангел, — донесся сбоку тихий, как вздохосеннего ветра, голос старой колдуньи. — Светлый чистый ангел... А всеангелы должны быть возле Господа Бога.

— Что это за Бог? — вскрикнул Фарамунд вотчаянии. — Что это за Бог?

— Единый и Неизменный...

— Он наш враг! — выкрикнул Фарамунд в слепойярости. — Он ворует у нас лучшее, а мы остаемся во тьме?

Она сказала негромко:

— Не богохульствуй!.. Непостижимы его пути. Никто непоймет, зачем он это сделал. А ты... если и поймешь, то очень не скоро.

— Я бы этого бога привязал за ноги к двум дикимконям... На кол бы!.. И такой бог смеет называться нашим отцом? Он всех своихангелов должен бы послать сюда, на землю, чтобы несли свет...

Силы оставили так же внезапно, так только что взбурлилаярость. Он уронил голову на руки, плечи его затряслись. Колдунья смотреламолча, затем в глазах защипало. Она не могла смотреть, как плачут мужчины, дляних это труднее, чем своротить горы и мучительнее, чем лютая казнь.

С неделю он не отходил от могилы Лютеции. Всяк видел, какмогучий вождь, от чьего имени многие бледнели, лежит на могиле Лютеции,беспомощно обхватив земляной холмик руками. Иногда его удавалось отвести вбург, накормить, но чаще еду приносили прямо к могиле, кормили почти насильно.Он ел безучастно, не понимая, что делает. Глаза его оставались пустыми, запоследние семь дней никто не слышал от него ни слова.

Его боевые помощники, Громыхало, Вехульд и Унгардлик, ходилина цыпочках. Страшное молчание рекса пугало больше внезапных вспышек гнева. Вбурге даже перестали стучать молоты кузнецов, не звучали звонкие детскиеголоса.

На исходе восьмого дня к могилке приблизился Тревор.Фарамунд лежал, обняв могильный холм. Из глаз непрерывно катились слезы. Онисхудал, почернел, а раскинутыми руками словно пытался удержать Лютецию, недать погрузиться во тьму, исчезнуть.

— Рекс, — заговорил Тревор. — У меня погиблався родня... Мои родители, мои братья, три сестры... Погибли мои дети, их былочетверо. Все красивые, сильные, добрые... Я не знаю, как я выжил... Толькоплемянница Лютеция оставалась той искоркой, что связывала меня с жизнью. Когданахлынули эти... которые с севера... я увез ее в свой бург, а когда и там сталитеснить, мы с Редьярдом решились увезти ее в Рим... Там у нее могущественнаяродня со стороны матери... И вот, когда начались заботы, я снова начал жить,воевать, увидел, как мир широк...

Фарамунд лежал недвижимо. Пальцы его до половины погрузилисьв подсыхающую землю. Тревор сглотнул невидимый комок в горле, каждое словодавалось с трудом. Передохнул, продолжал:

— Прошу тебя, сделай крохотное одолжение... в память оЛютеции. У нее осталась младшая сестренка. Я боюсь за нее! Хотя она не стольблистательна, как Лютеция, но... это последний побег из некогда могущественногорода Нибелунгов. А если по римской крови — то Муция Сцеволы, был такой у нихгерой... Если я потеряю и ее... у меня, в самом деле, больше никого неостанется. А я их тех, кто должен о ком-то заботиться... иначе умирает.

Слышит или не слышит его убитый горем рекс, Тревор не знал, ноперевел дух и закончил совсем тихо:

— Дай хотя бы сотню воинов... в память о Лютеции. В техкраях, откуда мы ее вывезли, уже не разбойники!.. С севера идут и идутневедомые племена. Все, что сопротивляется, исчезает. А твои люди могут... Тамкрепкие стены, но охранять почти некому.

Щека Фарамунда лежала на могильном холмике. Все лицоиспачкалось в земле, явно прижимался лбом, губами, то правой щекой, то левой.Руки оставались неподвижными, Тревор уже не ждал ответа, но внезапно как из-подземли прозвучало:

— Хорошо. Бери две сотни по своему выбору.

— Спасибо, рекс, — сказал Тревор тихо. —Спасибо. Ты сам не знаешь, что и меня возвращаешь к жизни... и других спасаешьот гибели.

Он сам чувствовал, что в его глазах сейчас исчезает мольба,стыд и страх, что рекс не ответит, откажет. Все-таки трудно знатному франку,прошедшему выучку в Риме, привыкшему повелевать варварскими вождями, настоящимирексами и конунгами, трудно просить... почти умолять человека, который все ещеостается разбойником, хоть и повелевает быстро растущим войском.

Лунный свет странно серебрил стебельки травы, проросшие измогилы, в то время как сам могильный холмик тонул в черноте. Это было странно инепривычно, когда из черноты торчали блестящие острия, похожие наметаллические.

На стебельках блестели мелкие жемчужины росы. Лунный светтаинственно мерцал в глубинах.

Со стороны ворот послышался конский топот. Фарамунд вскинулголову. Приближался всадник, в призрачном лунном свете выглядел красиво,загадочно и устрашающе. Огромный гнедой жеребец, простая попона и простоеседло, сам всадник в очень простых доспехах, поверх которых лишь грубый плащбез всяких украшений, но это простота в такой же простой и величественной ночивыглядела признаком силы и достоинства...

— Рекс, — сказал всадник с седла. — Ты нужен,рекс!

Фарамунд запоздало узнал Громыхало. Бывший палач мелкогодержателя бурга сейчас изменился, стал словно бы выше ростом, спина прямая,взгляд гордый, смех раскатистый, умеет не только выполнять приказы, но и самумело руководит мелкими отрядами.

По сравнению с другими его помощниками, одетыми богато,когда даже кони бахвалились серебряными уздечками, Громыхало выглядел не толькопросто, но и... угрожающе просто.

— Что такое? — отозвался Фарамунд тускло. Любаяпопытка выдернуть его из этой жизни, в ту, простую, где скачут и дерутся,вызывала отвращение и почти физическую боль. — Ты сам, не можешь, что ли?Скажи Вехульду, он поможет!

Громыхало тяжело слез с седла, кожаные латы заскрипели,подошел и сел рядом. На грубо высеченном лице было сочувствие, но глазаоставались суровыми.

— Рекс! Все, что можем, делаем сами. Но сейчаснадвигается новая волна переселенцев!..

— Терлы?

— Нет, не с севера. Там у нас теперь союзники, спервасокрушат их... С востока идет некая конная орда. Там мужчины, женщины и дажедети на конях! Они стреляют из луков как в атаке, так и отступая, стреляютвперед, назад, в стороны. Их луки не больно мощные, наши бьют дальше, но беда втом, что их кони быстрые, как ветер!..

Фарамунд спросил угрюмо:

— Таких коней не бывает. За счет чего они быстрые?

— Неподкованные — раз. Всадники мельче наших, доспехи —никакие, на голове шапки из войлока. Потому налетают неожиданно, обстреливают,а когда в погоню, исчезают, как призраки!.. А потери у наших уже есть. Хужетого, ни одного степняка так и не прибили. Не говоря уже о том, чтобы поймать идопросить. Мы не выстоим, рекс!