— Гунны?

— Похожи, но не гунны. Еще злее.

Фарамунд поморщился:

— Если у них только легкие всадники... то такая ордапросто разобьется о стены бурга. Судя по всему, у них нет осадных орудий. Алезть на стены — самоубийство. Постоят пару дней, уйдут.

— А если нет?

— Почему это?

— Они не в набег вышли, — возразилГромыхало. — Они ищут земли для заселения. Видать, их племя разрослось,старые пастбища уже не могут всех кормить, вот часть отделилась... Еслиостановятся здесь? Долго ли просидим, если из деревень не будет зерна?.. Астенобитный таран им в любом селе сделают! И покажут, как пользоваться.

В голосе старого воина прозвучала неподдельная горечь. Плечиобвисли, а голова ушла в плечи, словно в ожидании удара. Лунный свет серебрилволосы, лицо оставалось в тени, словно уже исчезло из мира живых.

— Не знаю, — ответил Фарамунд со злостью. —Неужели ничего не можете придумать?

— Уже пробовали, рекс.

— И что же?

— Как видишь... Никто не хотел отрывать тебя... Ивообще страшатся твоего гнева. Но положение наше отчаянное!

Лицо его медленно проступало из темноты. На скулах вздутыежелваки, челюсти сжаты, в глазах злость и упрямство. Звезды над блестящимиволосами гасли, на восточной части небо светлело.

Фарамунд покосился на могильный холмик. Жемчужинки усеялитак плотно, что могилка засверкала как драгоценный камешек. В спину болезненноударило острым ножом, кости затрещали. Некоторое время он стоял в полусогнутом,поясница отказывалась разгибаться. По всему телу кололи тысячи острых иголочек.

— В твоей комнате горит очаг, — сказал Громыхалоторопливо. Он встал с легкостью, словно подросток. — Сухой и горячийвоздух... горячее мясо!..

Фарамунд с огромным трудом разогнулся, тело деревянное,ступни не чувствуют, что под подошвами.

— Когда зажгли? — спросил он.

— И не гасили, — ответил Громыхало. — В нашихземлях, знаешь, воздух сырой, болотный. Говорят, на юге не так...

Он смотрел на карту почти с ненавистью. Все, что он делал,творилось для Нее, а Она ушла, бросила, предпочла небесные чертоги... Ончувствовал, что готов снова обрушиться с обидами на Лютецию, после чего придетволна раскаяния, что смел упрекать Ее в чем-то, такую светлую и невинную, послечего утонет в слезах, изольется, впадет от бессилия в тяжкий сон, из котороготак мучительно выходить в эту черную безысходность...

— Вот здесь, — говорил Громыхало, его палец ползалпо карте, — наши посты. Мы там потеряли уже десятка три человек...

— А это что? — спросил Фарамундподозрительно. — Я там ничего не ставил.

Громыхало скромно улыбнулся:

— Рекс, но ты как-то высказывал пожелание... Словом,там был городок галлов, что не захотели признавать нашей власти. Ну, мы тогда,как ты и учил... Без потерь почти! Теперь он наш, там оставили надежныйгарнизон. А наши посты продвинули к реке. Теперь все земли по эту сторону —наши.

Фарамунд спросил:

— А броды?

— Там постоянная стража. Две башни поставили! А лагерьспрятали за лесом совсем близко.

Фарамунд молчал, испытующе посматривал на Громыхало. Тотобъяснял основательно, по-деревенски, и получалось так, что все делали поуказке своего рекса. Выходит, этих военачальников он может оставлять безприсмотра. Надо только давать им направление и указывать, что и где делать. И —какое-то время могут даже расширять их владения без его надзора.

В бурге узнал, что уже с неделю ширятся слухи о некомнароде, что двигается с востока. Только что Европа перевела дух после разгромагуннов, несокрушимые степняки рассеялись, снова накапливают силы, но за этовремя Степь выплеснула новых... Эти вовсе рождаются и живут на конях, едят ииспражняются на скаку, а когда у них недостает еды, отворяют жилы коням и пьюттеплую кровь, после чего удивительные кони снова могут скакать день и ночь безперерыва.

Фарамунд хмурился, как отличить правду от вымысла, не знал,но уже ломал голову, как вести себя при встрече. Уступать или сдаваться нет иречи, но до этого он либо трепал римские отряды, что почти не двигаются сместа, либо осаждал крепости. В любом случае инициатива была на его стороне. Нос уроженцами степей придется обороняться, а от одной такой мысли кошки скребутна сердце...

Громыхало, обычно беспечный, еще через неделю подошел созабоченным выражением на широком загоревшем лице.

— Рекс, — сказал он. — Степняки уже близко.Как я уже говорил, не гунны, не авары... Даже не гунны, а что-то непонятное.Если ничего не придумал, то, может быть, в самом деле, запереться в крепости?Они бурги брать не умеют, проскачут дальше!..

— А что дальше?

— А дальше, на юге напорются на римские армии...Настоящие, а не те, которые мы треплем, как собака мертвую утку. А те кого хошьобломают!

Фарамунд мгновение колебался, искушение велико, потомответил словами самого Громыхало:

— А как же поселяне? Даже если успеем собрать всех вкрепостях... пусть скот и тряпки притащат, отсидятся за стенами, то пропадутпосевы, их дома пожгут, сады и виноградники порубят!.. Нет, раз уж взялисьграбить окрестный люд, то мы его обязаны и защищать. Верность, дружище, какобоюдоострый меч. Они верны мне, я должен быть верен им.

Громыхало со скрипом почесал в затылке:

— Как думаешь бороться?

— Если бы знал...

— Ты придумаешь, рекс, — сказал Громыхалоубежденно. — Из тебя военные хитрости сыплются, как горох из рваногомешка!..

Фарамунд чувствовал на сердце холодок. Те хитрости приходилина ум случайно! Да и захватывать города и бурги — это не с ордой конных зверейиз неведомой степи драться.

На душе стало тревожно, словно повис на одной руке над пропастью.

Конная орда застала их войско во время длинного перехода изЛюнеуса по дороге в Ашгаген. Войско франков двигалось обычным строем: впередизнатные всадники во главе с рексом, за ними основная масса конного войска,следом глотали пыль пешие ратники. Все при оружии, видно слухи о приближениивыходцев из Степи дошли до франков, а позади тащился, безобразно растянувшись,огромный обоз с награбленной добычей, припасами.

Хан на скаку оглядел все поле, глаза заблестели. В обозеодни женщины, уже видны их побелевшие от ужаса лица. Эти земляные черви непривыкли, что сыны степей появляются и исчезают неожиданно, а войсконеповоротливых франков оторвалось чересчур далеко...

— Захватить обоз! — велел он звонким радостнымголосом. — Пока войско повернет, мы уже будем делить добычу, и раздеватьзахваченных женщин!.. Ура!