Ранним утром, без четверти семь, Джонни приехал в Манчестерна своем стареньком «плимуте». Он работал всю ночь с десяти до шести. Он устал,но приглушенный зимний рассвет был слишком хорош, чтобы проспать его. Крометого, Джонни нравился Манчестер – узкие улочки, обшарпанные кирпичные дома ирассыпанные по берегу, как четки, островерхие здания прядильных фабрик. В тоутро он не собирался охотиться за очередным политиком. Он решил простопокружить по улицам, пока еще не высыпали люди и не рассеялось холодное и тихоеочарование февраля, а потом вернуться в Киттери и немного соснуть.

Джонни завернул за угол и увидел у ворот обувной фабрики трибезликих «седана», хотя стоянка в этом месте была запрещена. Перед воротамистоял Джимми Картер и пожимал руки рабочим, заступавшим на смену. Они шлиполусонные, в тяжелых мешковатых пальто, с завтраком в корзинках или бумажныхпакетах. Для каждого у Картера находилось свое слово. Его улыбка, не успевшаяпока разойтись миллионными тиражами, была безоблачной и неутомимой. Носпокраснел от мороза.

Джонни проехал еще полквартала, припарковался и направился кфабричным воротам; снег скрипел и похрустывал у него под ногами. Агентсекретной службы смерил его взглядом и потерял к нему интерес – по крайней меревнешне.

– Я готов голосовать за любого, кто собирается снизитьналоги, – говорил мужчина в заношенной лыжной куртке с целым созвездиемпрожженных кислотой дырок на рукаве. – От этих проклятых налогов житья нет,честное слово.

– Мы займемся этим делом, – сказал Картер. – Когда я окажусьв Белом доме, мы прежде всего пересмотрим налоговую политику. – Спокойнаясамоуверенность, звучавшая в его голосе, насторожила Джонни.

Глаза Картера, поражавшие своей голубизной, встретились сглазами Джонни.

– Привет! – сказал он.

– Здравствуйте, мистер Картер, – сказал Джонни. – Я неработаю здесь. Просто ехал мимо и увидел вас.

– Ну что же, рад, что остановились. Я выдвинул своюкандидатуру в президенты.

– Я знаю.

Картер протянул руку. Джонни пожал ее.

– Надеюсь, что вы… – начал было Картер. И осекся.

Последовала вспышка, внезапный треск, как будто он сунулпалец в электрическую розетку. Зрачки у Картера сузились. Они с Джонни смотрелидруг на друга, казалось, целую вечность.

Агенту секретной службы все это не понравилось. Он бросилсяк Картеру, на ходу расстегивая пальто. За их спиной, из какой-то немыслимойдали, донесся долгий и протяжный гудок, возвещавший о начале семичасовой смены.

Джонни выпустил руку Картера, но они продолжали смотретьдруг на друга.

– Что это, черт возьми? – тихо спросил Картер.

– По-моему, дружище, ты куда-то собирался, – подал вдругголос агент и положил увесистую руку на плечо Джонни. – Или нет?

– Все в порядке, – успокоил его Картер.

– Вы станете президентом, – сказал Джонни.

Рука агента лежала на его плече, но она стала как будтолегче, и вновь Джонни что-то почувствовал. Агенту секретной службы

(глаза)

не нравились эти глаза. Они показались ему

(глаза убийцы, глаза маньяка)

холодными и странными… пусть только запустит руку в карманпальто, пусть хотя бы шевельнет ею, и я уложу его прямо на тротуаре. Не успелаэта мысль агента пронестись в голове Джонни, как вдруг откуда-то пришли дваслова, простые и страшные:

(лорел мэриленд лорел мэриленд лорел мэриленд лорел)

– Да, – сказал Картер.

– Это реальнее, чем многие думают… реальнее, чем вы самидумаете… в общем, вы победите.

Картер молча глядел на него, слегка раздвинув губы в улыбке.

– У вас есть дочь. Она поступит в школу в Вашингтоне. Вшколу… – Но это уже было в мертвой зоне. – Школа названа именем освобожденногораба.

– Приятель, а ну-ка двигай отсюда, – сказал агент.

Картер посмотрел на него, и тот замолчал.

– Рад был познакомиться, – сказал Картер. – Вы меня слегкаозадачили, и все же я рад.

Джонни вернулся в свое обычное состояние. Все прошло.

Он почувствовал, что у него замерзли уши и что не мешаетзаглянуть кой-куда.

– Все доброго, – сказал он, смешавшись.

– Спасибо. И вам того же.

Он повернулся к машине, чувствуя на себе взгляд агента, иуехал, как в тумане.

Вскоре Картер свернул свою кампанию в Нью-Гэмпшире и двинулво Флориду.

Уолтер Кронкайт перешел от американских политиков кгражданской войне в Ливане. Джонни поднялся, налил себе еще пепси и отсалютовалстаканом экрану телевизора. Твое здоровье, Уолт. Выпьем за три «Р» – распад,разрушение и рок. Куда бы мы без них делись?

В дверь тихо постучали.

– Войдите, – отозвался Джонни, ожидая увидеть Чака;наверное, позовет его прокатиться в Сомерсуэрт. Но это был не Чак. Это был отецЧака.

– Привет, Джонни, – сказал Чатсворт. Он был в застиранныхджинсах и легкой спортивной рубашке навыпуск. – Можно?

– Разумеется. Я думал, вы возвратитесь поздно.

– Видите ли, мне позвонила Шелли. – Так звали его жену.Роджер вошел и закрыл за собой дверь. – К ней прибежал Чак. Расплакался отрадости, как малый ребенок. Сказал, что ваша система сработала. И что у него,наверное, все будет в порядке.

Джонни поставил стакан.

– Нам еще предстоит потрудиться, – сказал он.

– Чак встретил меня в аэропорту. – Последний раз я видел еготаким… уж и не вспомню когда. Лет в десять. Или в одиннадцать. Тогда я подарилему пистолет калибра 5,6 миллиметра, о котором он мечтал пять лет… Он прямо ваэропорту прочитал мне заметку из газеты. Сдвиг просто невероятный. Я пришелпоблагодарить вас.

– Благодарить надо Чака, – сказал Джонни. – Он оченьвосприимчив. Его успех во многом объясняется самовнушением. Он убедил себя, чтоэто ему под силу, и теперь развивает успех. Точнее, пожалуй, не сформулируешь.

Роджер сел.

– Он говорит, вы учите его мысленно переключаться.

– Что ж, верно, – улыбнулся Джонни.

– Он сумеет пройти тесты?

– Трудно сказать. Жаль, если он все поставит на карту ипроиграет. Экзамен всегда стрессовая ситуация. Если его вдруг заклинит, неисключена психическая травма. Не подумать ли о хороших подготовительных курсах?Вроде Питсфилдских.