Пламя взметнулось вверх. Вопли и вой сменились неистовымпотоком вполне понятной человеческой речи:

– Огонь! Скорее! Назад! Спускайтесь вниз! Да пуститеже, прочь с дороги, идиоты! Вниз! Вниз! Прутья уже раскалились! Уходите!Быстро!

Абсолютно правильная французская речь. Точнее, всеубыстряющийся поток ругательств.

Я не выдержал и расхохотался, топая ногами. Обернувшись кГабриэль, я указал на бегущих врагов.

– Будь ты проклят, богохульник! – завопил один изних, но в этот миг пламя лизнуло его пальцы и он с воем рухнул вниз.

– Будьте вы прокляты, нечестивые отступники! –послышались крики снизу. Вскоре голоса слились в громкий единый вопль: – Дабудут прокляты нечестивые отступники, осмелившиеся войти в дом Бога!

Однако твари продолжали поспешно спускаться вниз. Огонь ужеохватил даже самые толстые поленья, и пламя с ревом взметнулось к самомупотолку.

– Отправляйтесь туда, откуда пришли, возвращайтесь всвои могилы, вы, кучка бандитов! – крикнул я и с удовольствием швырнул быим вслед парочку горящих поленьев, если бы только мог подойти поближе к окну.

Прищурив глаза, Габриэль стояла совершенно неподвижно,напряженно прислушиваясь.

Снизу по-прежнему доносились вопли и вой, послышался новыйпоток ругательств в адрес тех, кто посмел нарушить священные законы, совершилсвятотатство и тем самым вызвал гнев и Бога, и сатаны. Они дергали ворота ипытались выломать решетки окон нижнего этажа – твари были настолько глупы, чтошвыряли камнями в стены.

– Они не могут проникнуть внутрь, – проговорилаГабриэль, склонив голову набок и прислушиваясь к происходящему за стеной. –Не в силах сломать ворота.

Я, однако, не был в этом уверен. Петли ворот заржавели отстарости и едва ли были столь крепкими. Ничего не поделаешь, оставалось толькождать.

Я буквально рухнул и прислонился спиной к саркофагу,скорчившись и прижимая руки к груди. У меня не было сил даже смеяться.

Она тоже села возле стены на пол и вытянула перед собойноги. Грудь ее тяжело вздымалась, а волосы растрепались и стояли вокруг лица ишеи наподобие капюшона кобры. Несколько прядей прилипли к белым щекам. Одеждана ней почернела от сажи.

Жара в комнате становилась почти нестерпимой. Воздуха нехватало, все было заполнено дымом и пламенем, уничтожившим черноту ночи. Однаконам было достаточно и того воздуха, который еще оставался. Мучились мы толькоот страха и безмерной усталости.

Постепенно я убеждался в том, что она оказалась совершенноправа в отношении крепости ворот. Им так и не удалось их сломать. Я слышал, каксущества удалялись.

– Да падет гнев Божий на головы нечестивых отступников!

Со стороны конюшен послышался какой-то шум. Перед моиммысленным взором предстала картина, заставившая меня затрястись от гнева: яувидел, как эти мерзавцы вытаскивают из укрытия моего придурковатогомальчишку-конюха. Они посылали мне мысленные картины убийства этого бедняги.Будь они прокляты!

– Успокойся, – сказала мне Габриэль, – всеравно уже слишком поздно.

Ее глаза на миг широко открылись, но затем она сноваприщурилась и напрягла слух. Несчастный мальчишка был мертв.

Смерть его представилась мне в виде маленькой птички,взлетевшей над крышей конюшни. Габриэль тоже, как будто увидев ее, подаласьвсем телом вперед, а потом откинулась обратно к стене и, похоже, потеряласознание. Но это было не так. Она пробормотала что-то, и мне послышались слова«красный бархат», хотя она произнесла их так тихо, что я не был в этом уверен.

– Вы поплатитесь, негодяи! – произнес я вслух,усилием воли направляя слова так, чтобы они достигли ушей тварей. – Выпосмели посягнуть на мой дом, и я клянусь, вы не останетесь безнаказанными!

Однако я чувствовал, как постепенно тяжелеет мое тело. Жарот огня был ужасным. Да и события прошедшей ночи не могли пройти для менядаром.

Яркое пламя и страшная усталость не позволяли мнеопределить, который час. Мне показалось, что я задремал буквально на мгновение,но сколько именно проспал, определить не смог. Проснулся я от озноба.

Подняв глаза, я увидел неземного очарования юношу, почтимальчика, который ходил из угла в угол комнаты.

Конечно же, это была Габриэль.

Она мерила шагами комнату, и от нее исходило ощущениенеистовой силы, бушующей страсти, но в то же время двигалась она чрезвычайнограциозно. Габриэль ударяла ногой по все еще тлеющим поленьям, наблюдая, как отудара на миг вспыхивает пламя, после чего поленья снова превращаются в почерневшиеголовешки. Теперь я мог снова видеть небо. У нас оставалось не более часа.

– И все-таки кто же они такие? – спросила она.Габриэль остановилась прямо надо мной, широко расставив ноги и воздев к небуизящные руки. – Почему называют нас нечестивыми отступниками ибогохульниками?

– Я рассказал тебе все, что знаю, – ответиля. – До этой ночи я понятия не имел, что у них вообще есть лица, руки,ноги и голоса.

Я поднялся с пола и отряхнул одежду.

– Они проклинали нас за то, что мы осмелились войти подсводы храма, – сказала она. – Ты видел те образы, которые они нампосылали? Они никак не могут понять, каким образом нам это удалось. Сами ониникогда не осмелятся совершить что-либо подобное.

Я впервые видел ее дрожащей. Были и другие признаки еевстревоженного состояния: то, как подрагивала кожа вокруг глаз, то, как онаснова и снова нервно отбрасывала назад липнувшие ко лбу пряди волос.

– Габриэль, – начал я, стараясь придать голосу какможно больше спокойствия и уверенности, – сейчас самое главное выбраться отсюда.Нам неизвестно, когда просыпаются эти существа и как скоро после захода солнцаони сюда вернутся. Необходимо найти другое укрытие.

– А подземный склеп?

– Еще худшая западня, чем эта. Если им удастся сломатьворота. – Я взглянул на небо и направился к камню, закрывающемупроход. – Пошли.

– Но куда же мы пойдем? – спросила она. Впервые заэту ночь она показалась мне хрупкой и беззащитной.

– В деревню, расположенную к востоку отсюда. Уверен,что сейчас самым безопасным укрытием для нас будет деревенская церковь.

– И ты сделаешь это? Войдешь в церковь?

– Конечно сделаю. Ведь ты же сама только что сказала,что эти чудовища никогда не осмелятся вторгнуться туда. А склепы под алтаремтакие же глубокие и темные, как любые другие могилы.