более жизни. Точно язычники, мы поклоняемся идолу памяти, почитая его за божество, способное предопределять нашу жизнь, но если приглядеться, то окажется, что это всего лишь первобытная аляповатая скульптура, слепленная из грязи.

Именно это мне и нравится в воспоминаниях. Память, быть может, не самое главное, что позволяет нам именоваться людьми, однако отрицать ее влияние на нашу судьбу было бы весьма опрометчиво. И вообще, людям следует быть осторожнее со своими воспоминаниями. Нельзя позволять ярким моментам прошлого затмевать блаженные минуты настоящего. Я со всей ответственностью заявляю, что мы можем быть счастливы здесь и сейчас, но рискнете ли вы утверждать наверняка, что были счастливы в своей прежней жизни? Если поддаться этому соблазну, то можно запросто лишиться радости жизни – потерять ее среди теней былого, которое день ото дня будет все больше обрастать причудливыми легендами.

Я привык об этом размышлять, ибо моя работа – придавать легендам товарный вид и продавать их. За небольшую плату я позволю вам причаститься моих воспоминаний. Клятвенно вас заверяю, что все они правдивы или будут таковыми, если вы не окажетесь слишком въедливым и придирчивым слушателем.

Не позволяйте воспоминаниям преследовать вас. Прислушайтесь к тому, кто умертвил, препарировал, а затем воскресил этого зверя в еще более устрашающем обличье, чем прежде, чтобы выманить у хмельной публики пару монет. Нет, пожалуйста, наслаждайтесь воспоминаниями, но только не становитесь их рабом. Помните, вы никогда не станете прежним собой, как бы вам этого ни хотелось.

В конце концов, воспоминания – давно умершее прошлое. Не забывайте, что вы пока еще живы.

Признаться, я не уделил планете Локон должного внимания, хотя там было на что посмотреть. Я воспринял ее как очередной захудалый мир на задворках Вселенной – мир, что утопает в спорах эфиров, которые, кстати говоря, гораздо полезнее в своих иных ипостасях. Эфиров, чей урожай гораздо легче снимать на самих лунах.

И тем не менее ничего подобного этим спорам я в своих путешествиях не видывал. Пока мы шли по Багряному морю, я чувствовал себя древесным листом, несомым волнами кровавого моря, разлившегося на месте гибели великана. Чем дальше мы отходили от границы Изумрудного моря, тем больше становилась Багряная луна, темная и зловещая даже при свете дня. Она походила на кровоточащую язву на сияющем солнце; она то и дело затмевала его своим огромным диском.

А по ночам она лучилась немигающим потусторонним свечением. Поначалу мы были слишком далеко и не могли видеть споропад, однако вскоре сократили дистанцию достаточно, чтобы лицезреть лунагри воочию. Мы смотрели, как с луны в самый центр моря бьет поток спор. И если изумрудные споры походили на цветочную пыльцу, то багряные напоминали лаву, низвергающуюся с небес, чтобы сжечь планету.

В том путешествии я был малость не в себе, но на мир взирал по-прежнему незамутненным взглядом. Поэтому те деньки запечатлелись в моей памяти – разумеется, отполировавшей эти окаменелости до блеска – самыми яркими образами. Завораживающие картинки валом валили с неба в лучших традициях магического реализма.

Однако Локон в ту минуту было не до красот. Они снижали ее шансы завладеть моим вниманием.

– Хойд, не мог бы ты сосредоточиться на мне? – попросила она. – Ну пожалуйста!

Я ткнул пальцем в Багряную луну, что висела вдали и извергала в море споры:

– Она как будто блюет.

Локон вздохнула.

– Представь, что море – это гальюн, – продолжил я. – А луна – лицо бога, опорожняющего на нас содержимое своего желудка после ночи, проведенной в непрестанном вращении на барном стуле.

Я даже сочинил стих о блюющем боге, но утруждать вас его прослушиванием, так и быть, не стану. Хотя возможность использовать рифму к слову «кашне», скажу я вам, выпадает только раз в жизни.

После недолгих уговоров я оторвал взгляд от своей новообретенной музы и устроился на палубе рядом с Локон. Разумеется, ей хотелось побеседовать со мной с глазу на глаз у себя в каюте, однако в тот день я был особенно упрям. Кроме того, я хотел понаблюдать, как луна – ей-ей, точно человек – делает свое «тошне».

– Нам надо разрушить проклятие, – сказала Локон.

– Кстати говоря… – откликнулся я, а затем наклонился к ней и заговорщически зашептал: – На меня как раз наложено одно…

– Проклятие?

– Оно самое!

– Хойд, я знаю.

– Правда, что ли?

– Да. Именно поэтому мы и можем сейчас с тобой его обсуждать. Если бы я не знала о твоем проклятии, ты оставался бы нем как рыба.

– То есть я могу говорить только о том, что ты уже знаешь? А о том, чего ты не знаешь, не могу?

– Именно так и действует проклятие.

– Ах да! Проклятие! Кстати говоря…

– Знаю, знаю! На тебя как раз наложено одно из таких проклятий… В общем, мне нужно снять его, чтобы ты показал мне путь до острова Колдуньи в Полуночном море. Никто, кроме тебя, не знает, где именно она живет.

Я молчал.

– Хойд? – окликнула Локон. – Ты меня слышишь? Понимаешь, о чем я толкую?

– Думаю, что понимаю… Но видишь ли, все это так сложно… – Я наклонился к девушке еще ближе. – Мне нужно сказать тебе…

– Да-да?

– …кое-что важное.

– И что же?

– Только никому ни-ни, хорошо? – прошептал я. – Сандалии с носками в этом сезоне будут невероятно популярны. У всех крышу сорвет! Помяни мое слово!

Локон вздохнула, плохо скрывая раздражение.

Мне-то вполне привычно, когда люди реагируют подобным образом, однако я все-таки предпочитаю раздражать окружающих не иначе как намеренно. Выводить публику из себя случайным образом – это противоречит моей профессиональной этике. Как если бы рабочий, страдающий лунатизмом, построил новую дорогу во время своих ночных похождений. Представляете, какой удар хватил бы прораба, если бы такое приключилось? Как не разбудить лунатика, будь он неладен, но заставить его отправиться на законный обеденный перерыв, чтобы не получить выволочку от профсоюза?

– Хойд, послушай… – вновь привлекла мое внимание Локон. – На этом листке я написала множество всяких слов, так или иначе связанных с проклятиями… Видишь? Скажи, есть ли среди них те, которые ты говорить не волен? Если дашь понять, какие тут запретные, у меня появится шанс снять с тебя проклятие.

Идея была очень даже ничего, и я бы изрядно ею вдохновился, если бы не задумался в тот миг, отчего это никто не шьет одежду из носовых платков…

Или все-таки шьет?!

Локон вручила мне список слов. Склонив голову набок, я внимательно его проштудировал, а затем кивнул.

– Есть что-нибудь? – спросила Локон.

– Кажется, – заявил я, – я только что разучился читать.

Проявив поистине мифическое