стола, а Серёга довольно бегло читал им поучения святых отцов и о мучениях грешников в аду. Иногда, правда, было совсем не понятно, что означает то или иное незнакомое слово, но они додумывали сами, исходя из общего смысла.

Вот и сейчас, дочитав фразу до конца, дед Андрей снова погладил бороду и глянул поверх очков на внука:

— Может, ты почитаешь немного, а то я чего-то подустал уже.

Сергей согласно кивнул головой:

— Конечно, давай почитаю, — он пододвинул книгу к себе, посмотрел, где закончил чтение дед и продолжил: — Противляющиеся, и противостоящия, и вспомошествующия в прискорбностях оных: каковые силы аще обучаем и готовыя имеем…

— Ой, — вдруг махнула рукой баба Ксеня, — постой-ка, чуть не забыла… — она повернулась к деду. — Я же сегодня в магазине Прошиху видала, так она сказывала, Гриша-слепой приехать сулился. Письмо, говорит, от него на днях было. Может, на этой неделе приедет, может, чуть попозже.

Серёга перестал читать и чуть скривил губы. Впрочем, дед с бабой этого не заметили.

— Ну что ж… Приедет, так приветим. Не впервой, — ответил дед Андрей, стаскивая с головы очки.

В то время у старообрядцев в этих краях не было ни своих церквей, ни священников. Всё это было ликвидировано за годы советской власти. Но были среди них люди, которые пользовались особым уважением среди единоверцев. Их звали наставниками, поскольку они многое знали, могли что-то подсказать и чему-то научить — в религиозных вопросах, конечно, а не по хозяйству.

Одним из таких и был старик по имени Григорий. Правда, звали его все совсем по-простому — Гриша, несмотря на то что было ему уже под восемьдесят лет. А поскольку он был слеп от рождения, то так и добавляли — Гриша-слепой.

Проживал Гриша-слепой в небольшом городке, километров за сто от деревни, где жили баба Ксеня с дедом Андреем. Когда наступало теплое время года, он в сопровождении одной женщины ездил по деревням, навещая своих единоверцев-старообрядцев. Периодически он приезжал и в эту деревню, при этом останавливаясь зачастую именно у Серёгиных бабы и деда.

Сам Сергей такие моменты не любил, потому что весь привычный уклад их жизни при этом нарушался, и уже нельзя было чувствовать себя легко и вольготно. Вроде ты и дома, а в то же время должен вести себя с оглядкой, потому что рядом чужой человек. Вот поэтому Серёга и сделал недовольное лицо, услышав о возможном предстоящем визите такого гостя.

Дня через четыре после упомянутого воскресного чтения Сергей не спеша шел домой из магазина, таща тяжелую сумку с продуктами. Он издалека заметил, что возле их дома что-то было не так: у калитки стояли три или четыре посторонних бабушки, причем одетых не по-простому, а как-то нарядно. Кого-то из них он уже видел раньше, а кого-то видел в первый раз.

Поздоровавшись, он прошел мимо них во двор. В это время из избы на крыльцо суетливо выскочила баба Ксеня.

— Гриша-слепой приехал, — быстро проговорила она. — Ты тут, миленький сыночек, погоди маленько. Мы там пока разберем, что к чему… — и быстро взяв что-то в сенях, она побежала обратно в дом.

Серёга приуныл: «Ну вот, начинается. Сейчас ходи вдоль стеночки и лишнего слова не скажи». Когда приезжал Гриша‑слепой, то к бабе Ксене всегда приходило много народа, чтобы поговорить с ним. Они все вместе молились перед иконами, разговаривали о своих делах, и в избе постоянно были чужие люди. Серёгу на это время куда-нибудь выпроваживали, чтобы не путался под ногами. Да он и сам рад был уйти, так как ему это было просто неинтересно.

Минут через десять из избы вышло несколько стариков и старушек вместе с бабой Ксеней.

— Ксения, это твой, что ли? Чей же будет? — спросила одна бабушка, кивая на Серёгу.

— Натальин это, — с улыбкой протянула та. — Внучонок. Погостить вот приехал на каникулы, — она приобняла внука за плечи и мягко притянула к себе.

— Правильно, чего там в городах-то ихних делать? Здесь‑то вона благодать какая, — поддержала разговор другая, сгорбленная, старушка и кивнула на простор, открывающийся перед домом. — Так ведь? — спросила она, улыбаясь, у Сергея.

Тот буркнул в ответ «ага», и, высвободившись из бабы Ксениных объятий, прошмыгнул в дом. У стола, стоявшего возле окна в прихожей, на стуле сидел дед Андрей, а рядом на большом сундуке сидел спиной к дверям Гриша-слепой. Они обедали.

— Проходи. Сейчас мы поедим, и ты сядешь, — сказал дед Андрей Серёге.

— Внучок пришел? — тихо спросил Гриша-слепой, придерживая левой рукой тарелку, а правой держа ложку.

— Он самый, — кивнул дед, беря кусок хлеба.

Сейчас места за столом всем уже не хватало, поэтому есть надо было в два захода. Серёга прошел в горницу и прилег на диван, взяв книжку.

На следующее утро он проснулся поздно. Лежа в кровати, он понял, что в доме никого нет: было тихо. «Позавтракали уже, наверное, да в огород ушли, — подумал он. — Только Гриша-то где? Неужели тоже куда-то ушел?» Неслышно встав, Серёга так же тихо оделся и выглянул в прихожую. Да, в избе не было ни бабы Ксени, ни деда Андрея, но Гриша-слепой сидел на своем месте у стола. Ночевать ему стелили тут же, на этом большом и широком сундуке, поскольку и от кровати, и от дивана он отказывался. Сейчас свернутые одеяла лежали рядом с ним.

Слепец сидел молча, склонив голову, которая мелко‑мелко тряслась. Она так тряслась у него постоянно; наверное, это было какое-то заболевание, Серёга не знал. Был он сед, и была у него длинная белая борода почти до самого пояса. Из-за своего недуга Гриша-слепой никогда в своей жизни не работал физическим трудом, поэтому был он как-то рыхло полноват, а кожа на руках у него была нежная, белая, не то что руки у деда — коричневые от солнца и загрубевшие от постоянной работы. Эти белые и пухловатые руки он сложил на коленях и тихонько перебирал ими ле́стовку1. Губы у Гриши при этом тихонько двигались, словно он что-то нашёптывал себе.

Несмотря на то, что этот гость был у них далеко не в первый раз, мальчик сам никогда с ним раньше не общался. На самом деле Гриша-слепой вызывал у него неподдельный интерес, но он его в то же время немного побаивался.

Сейчас, замерев у дверного проема, Серёга не отрываясь глядел на старика. «Интересно, — думал он, — как может слепой человек так много знать? Ведь он же не видит ничего, читать не может, в книжке подглядеть, если чего забыл, тоже не может.