Получается, ему кто-то когда-то давным-давно прочитал или рассказал, а он запомнил это всё. И на всю жизнь. А сейчас вот и других учит так, что к нему народ всегда приходит. Вот это память!»

Прошло уже несколько минут, а Серёга всё стоял, чуть дыша и боясь пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание. Надо было завтракать, и в обычный день он бы сам давно положил себе чего-нибудь в тарелку, налил бы парного молока и поел, но сейчас он чувствовал себя неловко и хотел, чтобы в избе кроме него и этого старика был кто-нибудь ещё. И в то же время, ему хотелось разглядеть Гришу-слепого получше.

Наконец, решившись, он на цыпочках двинулся в сторону входной двери, продолжая неотрывно смотреть на их постояльца. Прямо напротив него Серёга остановился. Ему страсть как захотелось заглянуть под густые белые брови слепца.

Что там? Глаза или что-то другое, и если глаза, то какие они? Затаив дыхание он наклонился и попытался всмотреться в лицо старика. Глаз он не увидел, вместо них были какие-то глубокие темные провалы, на которые нависали густые длинные брови. Серёге стало страшно, он неловко дернулся, и в этот момент под ним скрипнула половица.

— Кто это? — вскинув голову, спросил Гриша‑слепой, перестав перебирать ле́стовку.

У мальчика перехватило горло:

— Да я это, — как-то нелепо промямлил он, выпрямившись.

— Серёжа? — улыбнулся старик. — Проснулся? Ну-ну… — Чуть помедлив и пожевав губами, он спросил: — Как у тебя дела-то? В школе-то учишься?

Голос у Гриши был тихий, ласковый, и говорил он несколько растягивая слова, словно бы на распев. Голова его при этом продолжала так же мелко трястись.

— Учусь.

— Это хорошо, молодец, — продолжая улыбаться, и снова начав перебирать своими белыми пухлыми пальцами ле́стовку, сказал слепой. — Учиться надо. А что поболе всего тебе глянется?

— Ну… история, география, литература… — стоя на месте, тихо отвечал Серёга.

— Читать любишь?

— Люблю.

— Это хорошо, — повторил старик, — читать надо. Только хорошее читай, а то сейчас много плохого в книжках пишут.

«Откуда ему знать-то? Ведь не видит ничего», — подумал Серёга, но вслух сказал:

— Да я, что задают, то и читаю. Ну и так… приключения всякие, фантастику…

— Хорошо, — в третий раз сказал Гриша, — только читать-то читай, но и Боженьку не забывай. Без него никуда, без него прожить невозможно. Ты молитвы-то какие-нибудь знаешь?

— Ну… так… — растерялся от такого вопроса Серёга.

— Вот я тебе одну скажу, она короткая — запомнить легко, но сильная. Если на душе когда нехорошо сделается, или страх какой напал, или ещё чего, неприятности всякие, да и просто так, ты вот говори всегда: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Вот и всё. Скажешь так несколько раз, и сразу легче на душе станет. Запомнил? — и он повторил молитву ещё раз.

— Запомнил, — ответил Серёга. — Я пойду, бабу позову?

— А, ну иди, конечно… Я тут пристал к тебе, ты же кушать, небось, хочешь, — улыбнулся старик и стал опять размеренно перебирать пальцами ле́стовку.

Через четыре дня Гриша-слепой уехал. Серёга за это время с ним больше и не разговаривал, но почувствовал, что страх перед стариком у него исчез.

Изба опустела, ходоки перестали толпиться в сенях и сидеть на крылечке, и жизнь сразу вернулась в свое прежнее русло. А в памяти мальчика так и осталась та короткая молитва: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», которую он и вправду как-то запомнил с первого раза и на всю жизнь.

Друг, называется…

Гаишники из райцентра приезжали в Ваганово, как говорится, редко да метко. Словно нюх у них какой-то был, когда здесь можно «урожай» хороший собрать. По крайней мере, так утверждали вагановские мужики. Но, впрочем, может, и не так вовсе, мужики могли ошибаться. Они, избалованные отсутствием регулярного контроля на дорогах, со временем расслаблялись и начинали позволять себе слишком многое. Поэтому районным гаишникам вовсе и не нужен был какой-то особый нюх. Просто после очередного рейда в те края надо было сделать паузу, а потом езжай и тормози хоть всех подряд, кого-нибудь да точно выловишь — или мотоциклист без каски поедет, или кто за руль без прав сядет, ремнем не пристегнется, а то и вовсе «под градусом» окажется.

Вот и в эту субботу… Прямо с утра пораньше, не успел Фёдор вырулить на своей старенькой «Ниве» с просёлочной дороги на гравийку, ведущую от озера к деревне, как вот он — тут как тут! Выходит из-за кустов с палочкой своей наперевес. Федор и машины-то их с мигалками даже не заметил, умеют прятаться. Старшина, в годах уже, серьезный, представился, документы попросил, потом повел натренированным носом в сторону водителя.

— Белоус Федор Андреевич, — глянул он в права. — Федор Андреевич, выпивали сегодня?

Федор опустил глаза и, шмыгнув носом, отвернулся. Старшина кивнул своему напарнику, сидевшему за рулем вазовской «десятки» с буквами «ДПС» на бортах.

— Понятно… Федор Андреевич, выйдите, пожалуйста, из автомобиля, я вынужден отстранить вас от управления транспортным средством. Вы готовы в трубочку дыхнуть?

Федор дыхнул, трубочка позеленела.

— Согласны с показаниями прибора? — гаишник показал ему алкотестер.

Тот пожал плечами и пробурчал:

— Согласен.

Действительно, глупо отпираться, если в тебе плещется литр пива, выпитый буквально час назад в качестве опохмела после вчерашнего пол-литра водки. Вчера вечером они так душевно посидели с Иваном на бережке: ушицу сварганили на костерке, болтали до полночи, звездами любовались… И сейчас к состоянию Федора добавлялся ещё банальный недосып.

Дальше было всё как положено: сидевший в машине гаишник оформил необходимые в таких случаях бумаги, а старшина сел за руль «Нивы» и собрался гнать её на штрафстоянку.

— До деревни-то хоть подкинь, — хмуро попросил его Федор, заправляя в спортивные штаны старую, выцветшую футболку, — а то далёко пешкодралом топать.

— Садись, — великодушно кивнул тот на пассажирское сиденье рядом с собой.

Когда доехали до деревни, Федор жалобно посмотрел на гаишника:

— Слушай, командир, у меня же тут в машине рыба, лодка, удочки… Давай до дома доскочим, я хоть выкину это, а? Протухнет ведь за день. Жалко…

Гаишник покосился на своего пассажира, недовольно вздохнул, но всё же сказал:

— Ладно, говори куда ехать.

Выгрузив дома из «Нивы» всё, что можно, Федор опять скуксил жалобную мину и, почесав небритый подбородок, снова подступил к старшине:

— Слышь, ну раз уж всё равно возле дома, так, может, не гонять её на штрафняк, а? — он кивнул на машину. — В гараж загнать, да пусть и стоит.

Гаишник вытаращил глаза:

— А ты не обнаглел, случаем, а?!