друга, и копию письма, и тихий разговор. Письмо, которое Стефан никогда не приносил. Разговор, что так и не случился. Все, что госпожа-старший-председатель показала мне в пентхаусе, было ее массивами знаний, пропущенными сквозь матрицы лапласов. Включая знание о том, что существо, написавшее письмо декомпозитора, мертво.

Но вы и сами знаете.

О том, что просчитать так далеко и точно невозможно.

Слишком много нерожденных переменных.

О том, что автор письма даже после смерти мог быть опасен.

Вы и система… мы с лабиринтом – на одной стороне?

– Точнее, – продолжил я, ошарашенный тем, что все это время правда была у меня голове, – она думает, что троица – декомпозитор искр. Потому ей так нужно это письмо. Письмо декомпозитора… письмо троицы… Если Минотавр, ища Фальсификатора, называл его троицей… вряд ли это разные троицы, верно? Он знает то, что не знает госпожа-старший-председатель. Потому что, очевидно, он тоже читал письмо. А она – нет. Конечно. Если декомпозитор и Фальсификатор – одно и то же существо…

Ариадна резко заслонила собой эти воспоминания.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел, – выдохнул я. – В вероятностях, которые она показала… Там, где Стефан принес ей письмо, они его обсуждали. Бы. Обсуждали бы. Что оно написано очень-очень давно, но что-то в нем имеет значение прямо сейчас. Стефан сказал, это невозможно… А она… что-то вроде, что он знает, как это возможно. Так вот и возможно, получается? Если его написал тот, кто видел все исходы?

– Это немыслимо, – выдавила Эдлена.

Что-то такое я и сам думал, переводя на нее взгляд:

– Когда он приходил? Минотавр?

Она поморщилась, вспоминая:

– Три года назад. Также осенью.

– И что вы ему сказали?

– Отправила в Вандею. Пусть бы там тоже посмеялись. – Эдлена резко поднялась. – А что я еще могла сказать?! Фальсификатор не может быть троицей. Это невозможно.

Влад фыркнул:

– Почему ты так уверена? Почему расчетов хотя бы одной, даже малоприметной троицы не могло хватить, чтобы обмануть всех, отлежаться на дне и спустя тысячи лет забабахать конец света?

– Потому что на дне тогда лежали бы мы, а не троица! Потому что… – Эдлена обвела нас предостерегающим взглядом. – Было проделано много работы. Может быть, я нечетко выразилась, говоря, что это невозможно. Может, вам сложно не допускать вероятность того, что какая-то троица могла выжить – потому что вы не знаете, как бы тогда это выглядело. Вы никогда не жили при и после них, не слышали многовековые отголоски событий, которые, даже предотвращенные, порождали хаос. И когда я говорю «мир был бы другим», вы, наверное, представляете его чуть-чуть другим, в то время как я имею в виду глобально другую реальность. Может… может, ты и прав, малой. Может, письмо, о котором столько разговоров, написано троицей. Давным-давно. Почему бы нет. Тогда, разумеется, госпожа-старший-председатель хочет получить его, и отпираться тут нечего. Отдайте его ей. Но Фальсификатор из Вандеи, – голос энтропа просел, – человек. Талантливый, со склонностью к аферам художник, работавший в начале двадцатого века. А троиц – нет. Они мертвы. И госпожа-старший-председатель лучше всех это знает.

Эдлена еще не закончила, а внутри меня уже срезонировало чужое, не мною испытанное чувство покоя. Это вопрос времени, понял я. Рано или поздно мы принесем письмо, знал я будто всегда. И что бы оно ни явило миру, троицы по-прежнему будут мертвы. Да, госпожа-старший-председатель это знала…

Но Минотавр со Стефаном знали что-то еще.

Вы видели ее?

Медленно, осознавая вопрос, я повернулся к картине.

Вы видели ее?

Беловолосая женщина в синем платье, с черным взглядом, как у птицы. Подобно луне, ее лицо было бледным и пустым и сквозь века несло лишь отражение чужого света.

– Тебе надо поспать, – молвила Ариадна, тоже глядя на картину.

Я завороженно кивнул. Потому что вдруг понял, что видел ее. И Минотавр видел. Даже Фиц. Потому что теперь, когда мы с Ариадной оба увидели ее, то могли помолчать обо остальном.

Это был мир без троиц. Мир «Палладиум Эс-Эйт». Электромобилей, дронов-курьеров, антибиотиков в проточной воде. Мир, перекроенный сорок восьмым годом, но извлекший из него недостаточно уроков, чтобы люди перестали убивать людей. Наш мир и без троиц был погружен во тьму собственной души…

Если только смерть не являлась новой формой их существования.

Глава 11

Эгоизм бога

Я не тешился надеждой уйти незаметно, но хотел, чтобы Ариадна поняла все правильно. А заодно и мне объяснила, какого черта я делаю.

– Это опасно, – молвила она в океаническом полумраке гостиной. – Если попадемся, обратно не выпустят.

Я рассеянно поводил рукой по стене, пытаясь развоплотить ее в дверцу шкафа.

– Поэтому я иду один. Если влипну, расскажу правду – в нее они точно не поверят. А утром встретимся в Эс-Эйте.

Стена не поддавалась. После четырех часов сна магия встроенной мебели казалась непостижимой. Из сонного и отупевшего я превратился в невыспавшегося и отупевшего.

– Почему ты думаешь, что сможешь найти ее?

– Я не думаю. По правде, даже не планирую.

– Тогда зачем? Встреча с Мерит Кречет раньше твоего отката. Тебе надо отдохнуть.

Я что-то нащупал – и стена, поддавшись, щелкнула. Панель плавно отъехала, раскрывая занавешенную одеждой черноту. Свою куртку я нашел на ощупь.

– Тебе нельзя так уставать. Это плохо кончится.

– Я закажу такси. Ну, к тем большим воротам. И посплю еще немного по дороге. Все будет хорошо.

Из-за того, что Влад облил нас вином, мне опять пришлось влезть в траур. Обычную одежду он закинул в стирку, но без него я не знал, где ее найти. Я кое-как вполз в куртку. Сквозь глухую стекловату недосыпа прокарабкалась мысль, что обувь, кажется, нужно было искать первой.

– Справа, – подсказала Ариадна, когда, покрутившись на месте, я окончательно завис. – Да, вон там.

Шнуровался я молча, под гудение аквариумов. Под сенью прохладной Ариадниной тени. Она стояла так близко, что гасила все неоновые отсветы, и так, в сумраке, без наводящих вопросов, Ариадна перешла к главному:

– Ты знаешь, что он скрывает?

– Возможно.

– Что?

– Что-то очень маленькое, если делать непонимающий вид.

Я шумно вздохнул и, выпрямившись, посмотрел в ее мерцающие океаном глаза.

– Надеюсь, он скрывает это. Все – это. Историю про Фальсификатора. Про женщину с картины, которую мы, черт возьми, видели рядом с ним в пятницу. Но если это значит, что, проснувшись, он первым делом спросит о ней – не о нас и искрах, не о том, что мы пережили, спасая его, – а о своей якобы таинственной гостье… Черт. Я просто должен знать.

Ариадна помолчала, затем сказала:

– Ты злишься.

– Не знаю. Наверное.

– Михаэль. Это не вопрос.

Не зная, куда деть себя, я принужденно улыбнулся:

– Так по-идиотски. Пару дней назад я боялся зайти за тобой в маленький рыбацкий домик, а теперь, когда нужно сидеть тихо и не рыпаться, куда-то несусь.

– Ты хочешь знать правду. Иначе бы уджат не работал. Но когда ты понимаешь, что правда причинит боль, то дольше