входом в беленький дом с башенками, который прилепился к отвесной скале в глубокой расщелине. С дороги и не увидишь. Никакого другого жилья поблизости не было.

– Заходите! – по-хозяйски пригласила нас Катя.

Сопротивляться не было смысла. Мы шагнули в дом вслед за обманщицей Катей, и я поежилась от кондиционерного холода.

Дом был обставлен дорого, но просто. Гостиная с огромными окнами с видом на провал была полна света, в центре стоял прямоугольный деревянный стол, у стены – удобный серый диван и два кресла.

Катя кивнула нам на диван, сама уселась в кресло напротив, рядом плюхнулся Борис, который изо всех сил старался на меня не смотреть. Катя набрала в телефоне какой-то номер, сказала:

– Вали сюда!

Из другой двери в комнату вошел парнишка – невысокий, худой, с остренькой мордочкой.

Мы уставились на него в недоумении.

– Вон она, – ткнул он в меня пальцем. – Я ей отдал.

– Где отдал? – переспросила Катя.

– На яхте, во время пьянки. В баре. Кинул ей в сумочку, как сказали.

– Так это ты подкинул мне зеркальце? – изумилась я, вспомнив, где видела это лисье выражение лица. – Зачем?

– Ты же была с собакой? Мне вон она сказала, – кивнул он на Катю. – Тебе что-то передадут – кинешь мне в сумочку. Я по чесноку предупредил – могу в толпе не узнать. А она – узнаешь меня по собаке. И показала ее. Такая лохматая. Чуть нос мне не оттяпала.

– Что еще у тебя было? – строго спросила Катя, как следователь на очной ставке.

– Какая-то старая тетрадка. Или книжка. Я уже все рассказал!

– Правильно, – подбодрила парня Катя. – И где эта записная книжка?

– Так у нее! – Он опять ткнул в меня пальцем. – Я все ей в сумку сбросил. И утек.

– Так далеко, что мы тебя еле нашли. Свободен! – тряхнула Катя беззаботными кудряшками. И подняла фиалковые глаза. – Лена! На яхте я дала тебе подержать Буника, и этот дурак нас перепутал. Мы сначала думали, что он сам с алмазом сдриснул. Кто ж знал, что в сейфе было то дурацкое зеркало, которое он тебе закинул. Теперь говори, куда вы дели книжку. Ты ведь слышала? Она должна быть у тебя.

Я смотрела на Катю. И нисколько ее не боялась. Мне было просто очень противно.

– Как ты могла? – спросила я вместо ответа. – Эта Мари… Она тебе доверяла. А вы с Борисом ее убили. Застрелили Алису. Длинного. И все ради денег? Ты же с ними дружила. Выпивала. Ела за одним столом. Что ты за человек?

Катя заморгала загнутыми ресницами, потом хмыкнула:

– Нашла леди Макбет Лазурного уезда! Всех убила, всех! Не надо рыданий. Просто скажи, где эта книжка. И мы отправим вас домой.

– Ага, отправите. Как Длинного? Как Мари? Борис, это ведь твоих рук дело! – Голос у меня дрожал.

– Что ты несешь! – вскинулся он.

– Не ври! Я видела тебя в доме у Мари во время пожара. Ты ее убил, а потом поджег. Заметал следы. Какая же ты сволочь!

– Да скажи ты ей! – повернулся к Кате Борис.

– Мы этого не делали, – устало повторила та. – Лена, ответь только на один вопрос – где записная книжка?

– Не знаем мы никакую книжку! – наконец подала голос Машка – она и так слишком долго молчала. – Ваш полудурок ее где-то потерял. Трясите его.

Я опустила глаза, чтобы никто не заметил промелькнувшей искры. Я-то знала, где книжка. Парень на яхтенной вечеринке, испугавшись Буника, промазал и положил ее мимо сумки. А я подняла с пола и отдала бармену. Но сейчас мне совсем не хотелось в этом признаваться.

– Лена! Ты все неправильно понимаешь! – проникновенно обратился ко мне Борис.

Замешкавшись в коридоре, он успел снять свой противный бугристый нос, но на щеке остался прозрачный кусочек геля, который сейчас подрагивал в такт его словам.

– Отдай эту тетрадь и…

– Пошел к черту! Убийца! – рявкнула я.

– Да. Старушку ты зря грохнул. Нехорошо. Неужели бабку ее сынок заказал? – прищурилась Машка.

– Бабку?! – вдруг услышали мы голос, который показался знакомым.

Дверь в гостиной, из которой выходил парнишка, распахнулась.

И мы оторопели.

Воскресение из мертвых

На пороге стояла Мари – живая и говорящая, в белых брючках, задиристой ярко-алой блузке, с маленькой золотой сумочкой через плечо. На ее шее сияло сапфирами колье Марии Антуанетты.

– Какая я тебе старушка? – пошла она на Машку тараном.

Борис подскочил с места, Катя вскрикнула:

– Мари! Мы же договорились!

– Да пошли вы! – отмахнулась воскресшая. – Ничего сами сделать не можете. Ну? – уставилась она на меня. – Видишь, я стою, нетленная. Где книжка?

В это время картинки замелькали перед моим внутренним взором. Как же я сразу не сообразила! Слишком мертвое лицо было у лежащей на кровати Мари. Даже если убили ее поздно вечером, она не могла бы за это время превратиться в такую восковую мумию. Так вот почему Катя не пустила меня ее осмотреть! Это была кукла. Или…

– Это ты лежал там в маске? Загримированный под Мари? – сурово повернулась я к Борису. А сама почувствовала, как сразу стало легче дышать: значит, он все же не убийца…

Борис встал с кресла, чуть улыбнулся и неопределенно пожал плечами.

– Интересненько. А когда мы ушли, ты восстал и совершил поджог. Но зачем вам это? – задумчиво продолжила Машка, повернувшись к хозяйке. И вдруг аж подпрыгнула: – Вот я дура! Это же вы!

– Что – я? – по-королевски поджала губы Мари, но ее глаза светились насмешкой.

– Вы глава «Розовой пантеры». Никакой не Влад! Конечно! Только женщина могла придумывать такие изящные киношные сюжеты! Мужики ни за что не стали бы заморачиваться. И фильмы-то взяли за образец старые. Времен вашей молодости. «Розовая пантера», «Поймать вора». Сейчас их никто бы и не вспомнил! Как же я раньше не догадалась!

«Блин. Лучше бы ты и сейчас промолчала!» – подумала я. Шансы выйти отсюда живыми таяли на глазах. А Машка не унималась:

– Господи, я всегда считала, что лучшие авантюристки – это женщины. Превратить кражу драгоценностей в театр! В кино! В искусство! Да вы просто гений!

И делано вздохнула:

– Жаль, что об этом так никто и не узнает. Будут рассказывать, что все эти блестящие операции придумали какие-то вернувшиеся с войны сербы… Идиоты! Вам не обидно всю жизнь оставаться в тени? Эх, какую книгу я могла бы написать, пусть даже без имен!

На какой-то момент мне показалось, что уловка Машки сработала. Лицо хозяйки расслабилось и приобрело мечтательное выражение. Но вдруг что-то в ней изменилось, словно волна