Мэл поймал мой взгляд и коротко сказал:

– Пули резиновые.

Затем он достал из сумки шприц и намешал какой-то, как я понял, снотворный коктейль.

А пока он этим занимался, я выскочил в коридор и там заметил инвалидную коляску.

Когда я вернулся, мой подельник спросил:

– А это зачем?

– Там нет охраны. Поедем на лифте.

– А если у них камеры стоят?

– Это место для ВИП-клиентов. А они не любят, когда за ними следят.

Мэл ухмыльнулся так, что я заслуженно возгордился.

– Тогда я вернусь в «Кершев» и соберу наши пожитки, – решил он. – А на тебе и так усы, так что тебе маска без надобности. Как выйдешь, поворачивай на запад, к Бродвею, а я заберу машину и подхвачу вас по пути.

* * *

План был хорош. Но я все равно чувствовал себя крысой в ловушке, пока ждал лифт, и потом, когда мы ехали вниз. Даже когда мы подкатили к служебному входу на нижнем этаже, сердце мое все еще колотилось с тройной скоростью. Мэл оставил мне пистолет, но никакой уверенности мне это не внушало. Если меня поймают, остаток дней я проведу в тюрьме. И несмотря на все это, в моем заходящемся сердце жило такое ликование, которого я никогда не испытывал прежде… и не испытаю впредь.

Хотя Мэн и был без сознания, когда мы его нашли, Мэл и его уколол седативным.

– У тебя было две дозы транквилизатора?

– И боевой пистолет тоже был. Ты же взял два ломика, чтобы сделать дело наверняка.

Худого длинноволосого Мэна мы зафиксировали в инвалидном кресле имеющимися на нем фиксаторами. Я рассмотрел его сквозь дреды. Кожа его была темной, совсем как у меня. А благородный наклон головы мог принадлежать, к примеру, радикальному профессору истории в колледже.

На улице было холодно. От дыхания шел пар. Но я не чувствовал холода. Я увидел впереди красно-синий маяк полицейской машины. Она свернула с Бродвея на Мэйден-Лейн.

– Сюда, – позвал Мэл.

Он припарковал грузовичок прямо у бровки. Машина была зеленая, а на боку красовался логотип «Хобарт и Сыновья Констракшен».

Инвалидное кресло мы так и оставили у бордюра. Мэна положили на матрас на полу в кузове, и я сел рядом с ним. А Мэл вел машину.

Через тоннель Холланд мы выехали в Джерси-Сити, потом по 95-й на 78-ю, проехали Ньюарк Интернэшнл и еще километров тридцать до частного аэропорта. Большую часть времени в пути я провел, заботясь о том, чтобы Мэна не побило слишком сильно о стенки кузова.

Восторг внутри все еще горел. Я сделал что-то важное, что-то настоящее. Это было важнее, чем все, что было в моей жизни, – если не считать рождения моей дочери.

Охранник у ворот – низенький, белый и широколицый – пропустил нас на летное поле.

– Кто вы? – спросил он Мэла, сидевшего за рулем.

– Лансман, – ответил мой друг. Это было кодовое имя, которое я назвал миллиардеру, ухажеру моей бабушки.

– Ваш пилот уже ждет.

Пилот оказался высоким и очень красивым мужчиной испанского типа, который представился нам как Джек. Втроем мы подняли Мэна на борт маленького самолета и пристегнули к очередному креслу.

Так уж получилось, что мне довелось пообщаться со Свободным Мэном лишь в его бессознательном состоянии. Вероятно, он решит потом, что я его сон. Вместе мы совершили путешествие, которого он никогда не вспомнит, но которое изменило всю его жизнь.

– Джека я знаю, – сказал Мэл. – Я отправлюсь с ним в Панаму и прослежу, чтобы наш парень устроился там как надо.

– Я полечу с вами.

– Ты же наводил справки об этом человеке?

– Да.

– Значит, ты должен остаться и жить своей обычной жизнью на тот случай, если кому-нибудь взбредет в голову на тебя посмотреть. Да и машину надо отогнать подальше от самолета, чтоб никто не связал одно с другим. Я хочу сказать, что кто-то мог, к примеру, увидеть, как мы уезжали. Не волнуйся, Джо. Я не для того через все это прошел, чтобы подвести тебя сейчас.

Он был прав. Да и я не хотел уезжать.

– Ты захватил мою кожаную сумку из офиса? – спросил я.

– Ага, – он пошарил на заднем сиденье машины и протянул ее мне.

Это была та самая сумка, которую дал мне Тигз. Я открыл ее.

– Здесь сто пятьдесят тысяч долларов. Двадцать пять – чтобы покрыть твои расходы. Из оставшейся суммы – расплатишься с пилотом, остальное отдашь Мэну.

Мэл принял сумку и улыбнулся.

– Вот видишь, Джо, Мэн – такой же человек, как и я. А ты стоишь по другую сторону стены и все равно поступаешь правильно.

– Выметайся уже, пока целоваться на прощанье не потянуло.

Я оставил машину на подземной парковке в секции для длительного простоя. На мне была шляпа и накладные усы, и я очень надеялся, что тут нет камер и мой наряд не попадет в объектив. В Манхэттен из Ньюарка я вернулся поездом, который ходил после десяти вечера и останавливался на Хай-стрит в Бруклине.

В полдень я завалился в кровать и проспал девятнадцать часов, даже в уборную не вставал. А все следующее утро я читал заметки о беспрецедентном побеге из тюрьмы.

Стюарт Браун назначил своему подзащитному встречи с семью людьми: его женой, тремя докторами, Уиллой Портман и, конечно, собирался встретиться с ним сам. А также должен был явиться католический священник, чтобы исповедать осужденного. Всех их опросили. Но задерживать никого не стали. Если мне повезло, расследование затянется лет на десять. Даже если бы Уилла рассказала о посылке, которую мы ей дали для Мэна, она не сможет доказать, что было внутри. Мы не забыли попросить Мэна уничтожить записку и упаковку после того, как он примет порошок.

Наверное, мне должно было быть страшно, но этим утром я не испытывал ничего, кроме радости.

На следующий день Эйжа вышла на работу. Она сказала, что знает истинную подоплеку произошедшего, и больше мы к этому разговору не возвращались.

В пятницу заскочил Мэл и передал мне небольшую флешку.

– Я отдал ему деньги, – сказал Мэл. – Он записал послание для своей жены. Я просмотрел его и прослушал. Он не упомянул ни о чем, что может как-то навредить ему самому или нам, затем он достал из кармана листок бумаги. – Вот адрес его тещи. Распечатай записку со словами «Для Медовой мамочки и Сладкой крошки» – и она все передаст.

В тот же день в дверь моей квартиры позвонили.

– Да, – сказал я в домофон.

– Это Глэдстоун.

Я заколебался. Но потом решил, что если моему бывшему другу есть что сказать, то пусть уж скажет.

Мы сидели за письменным столом и пили виски, которое принес Глэдстоун.