Андервуд окончательно захлебнулся от возмущения, а у руководителя колонии и шефа я заметил во взорах нехороший агрессивный огонек — похоже, бюрократ им и словом не обмолвился о своих намерениях, хотя мне при нашем небольшом разговоре в моем кабинете говорил ровно обратное. И кто после этого превышает служебные полномочия? Но вслух я ничего утверждать не стал, препираться с ревизором было выше моих сил — я очень устал и жутко хотел домой. И тут полковник сделал финальный выпад, видимо, рассчитывая на сознательную гражданскую позицию колонистов:

— Еще неизвестно, что вы с ребенком делали эти три дня!

Меня аж передернуло, и я, уже было развернувшийся к нему спиной, чтобы уйти, резко повернулся обратно и прошипел заправской змеей, глядя ему прямо в глаза:

— Свои домыслы могли бы оставить при себе. Мерзость какая. — И, пронаблюдав за тем, как Андервуда отнесло от меня на пару метров — видимо, от сумасшедших он старался держаться подальше — протянул руку ладонью вверх к ошеломленному отцу со щебечущей девчушкой на шее и попросил, не отдавая себе отчет в том, что не прошу, а приказываю: — С вашего разрешения, я разошлю копии записи представителям СМИ прямо сейчас. И полиции. И кому там еще нужно. И позвольте мне уже до дома добраться.

Вернер беспрекословно отдал мне аппарат, я выполнил обещанное, вернул ему смарт, вновь развернулся и сделал шаг в сторону вожделенного душа и чистой одежды. Этого ревизор снести не смог и обратился ко всем сразу:

— Задержать!

Воцарилась кристально прозрачная тишина. Замерли абсолютно все, даже малая. Она с интересом смотрела на Андервуда, сунув палец в рот. Похоже, он отдаленно напоминал ей не то гептапода, не то химерку, потому что она никак не могла решить, в какое состояние перейти из нахмуренного — разразиться ревом или оттаять.

Я посмотрел кругом: полиция прятала глаза и делала вид, что активно занимается непосредственным заданием — охраной журналистов от меня или меня от журналистов. Сбоку во главе строя стоял их начальник, Тони, внезапно озорно мне подмигнувший.

Журналисты ждали развития событий, первопроходцы было сделали шаг к бузотеру, явно не собираясь рукоприкладствовать по отношению к любимому начальству, то бишь мне, но я остановил их коротким жестом, отрицательно мотнув головой.

Горстка волонтеров и просто сочувствующих с читаемым на лицах сомнением отнеслась к приказу и поползновений в мою сторону тоже не делала. Поэтому я щелкнул малявку по носу, отдал ей брелок на травяной веревочке — малой понравилось с ним играть, пришлось сплести шнурок из подручных материалов — и двинулся неторопливым пешочком в сторону дома.

За спиной рокотал глухой гул негромких реплик, но я демонстративно не стал оборачиваться. Бюрократ что-то едко высказывал в пространство, вслушиваться не хотелось. Вдруг на плечо мне легла здоровенная ручища — сбоку обнаружился догнавший меня знакомый потомок викингов, физик Эйнар. Оставалось загадкой, как я его среди волонтеров не заметил.

— Честер, вы не будете против, если я вас подвезу? — добродушно пророкотал он, возвышаясь надо мной на целую голову в своей вечной легкомысленной рубашке-гавайке, сандалиях и легких парусиновых штанах.

— Нет, конечно, — устало улыбнулся я. — Вымотался зверски, буду вам очень признателен. А вы мне про Миру расскажете…

— С Мирой вы можете и так пообщаться, просто заходите ко мне на чай как-нибудь вечером. Она у меня кошка общительная, будет рада. Я вам от негативных эмоций хочу другое лекарство предложить.

— Какое? — немедленно заинтересовался я.

Эйнар заговорщически улыбнулся и обозначил широким жестом мановения правой руки в окружающем пространстве круг своих знакомств и интересов.

— Я могу, Честер, провести вас на маленькую экскурсию в подсобки космопорта. Хотите?

— Конечно, хочу! — просиял я, еще бы я не хотел, пропускать такую великолепную возможность было бы убийственно для моего природного любопытства. — Только в порядок себя приведу.

— Конечно, конечно. Скажем, завтра? А вот и мой флаер.

* * *

Тайвин и Берц, приземлившись около встрявшего в зыбун флаера, в очередной раз распугали стайку гептаподов. Животные всерьез вознамерились создать из летательного аппарата гнездо и уже почти приспособили под свои нужды брошенную в углу шалаша форменную куртку Честера.

— Подите прочь, ползучие, — ругался ученый, пока разбирал завалы вкусно пахнущей свежестью подсохшей травы, откапывая дверь — водительскую почему-то заклинило. Наконец дверь со стороны пассажира удалось открыть, и Тайвин нырнул в недра аппарата.

— Что там?

Что гения всегда восхищало в Романе, так это его великолепная немногословность.

— Сейчас посмотрю. Так-с… Да. Чтобы Чез да изменил своим параноидальным привычкам…

— Отлично. Забирайте, и поехали обратно, пока мне начальство на кусочки не разобрали. — Берц насмешливо фыркнул, и Тайвин, цапнув чип с данными, выбрался наружу, не забыв, впрочем, заботливо прихватить куртку Честера.

Во флаере ученый искоса глянул на первопроходца. Тот, по-своему истолковав взгляд, степенно произнес:

— Нет, Тайвин. Я в нем не сомневаюсь, — глядя на несколько недоуменного ученого, Берц мгновенно сориентировался: — Но мне тоже интересно. Посмотрим?

Щелкнула запись, и две головы заинтересованно приникли к голограмме разворачивающихся событий. Несколько минут прошли в полной тишине, пока Тайвин искал ключевую точку, потом ученый приостановил запись и, поставив локоть на приборную панель, совершенно по-стариковски упер кулак в подбородок.

— Чез неисправим.