Берц просмотрел запись раз, другой, третий. Приблизил разные поля зрения и резюмировал:

— Нет. Я тут ничего не вижу.

— А Честер увидел. Смотрите. — Тайвин остановил запись на конкретном моменте и занялся поиском цвета по секундам. Через десяток попыток они с Романом лицезрели любопытнейшую картину. На границе чувствительности сенсоров регистратор уловил мелькнувшую в кадре красную ленточку, тут же утонувшую в густой хрустальной траве, и флаер сразу пошел на снижение.

Несколько кругов не дали результатов, и дальше запись шла уже с земли. Оперативник и ученый наблюдали, как Честер осторожно пытается увильнуть от звериной малышни, как отбирает ребенка у гептапода, как бережно подхватывает хрупкое тело девочки и аккуратно несет к флаеру. Потом, поскольку запись велась с носа машины, больше ничего особо интересного она не показывала, доносились только отдельные реплики, захваченные датчиками.

— Дела-а-а… — скопировал интонацию Честера ученый. — Вот как, как он это делает?

— Не знаю, — Берц оторвал взгляд от голограммы и внимательно посмотрел на штатного гения. — Но работает?

— Работает, — согласился Тайвин.

* * *

Гриф удовлетворенно выдохнул. На протяжении всей недели отстранения Честера оперативники, стараясь не попадаться на глаза приставленному к нему официальному наблюдению, бессменно дежурили неподалеку от его жилого модуль-блока, готовые за секунду сорваться и сделать что угодно для обожаемого руководства. И ни один не заболел и не отказался: подежурить успели все, некоторые и не по разу. Лишь общая тревога «Cito!» вынудила их бросить пост, а Грифа — временно снять наблюдение. Разумеется, именно в этот момент главе оперативников приспичило смыться на экватор, а обнаружили его с удивительной находкой.

В какой-то момент Андервуд, привыкший во всем видеть заговор и подставу, засомневался, но, воспользовавшись случаем и устроив, как он и собирался, показательный скандал и посмотрев на эмоциональную реакцию рыжеглазого, первопроходцев, колонистов и полиции, понял: совпадения иногда бывают просто совпадениями. Чудесными или чудовищными, но не более чем.

Лидер оперативников оказался человеком предельно честным, практически в превосходной степени, равно как и наивно-доверчивым до крайности. У Грифа это сочетание вызывало уважение пополам с легкой жалостью — конфликтологу всегда было обидно наблюдать, как стремление сделать мир лучше сталкивается с нормальной человеческой реальностью. Но этот субъект пока оставался верен своей натуре и беспрестанно работал генератором идеализма в окружающее пространство, заражая оптимизмом, верой в мир и людей всех, кого касался.

Подобную личность Андервуд встречал ровным счетом никогда в своей обширной практике работы. И самым важным для Грифа было то, что Честер не только с честью выдержал все его придирки, но и перестал бояться за свою должность — в себе он стал уверен на полную катушку, испытание с отстранением было пройдено. Это полковника тем более порадовало — такого рода идеалисты, впервые встретившись с суровой правдой жизни, чаще всего там же и ломаются. А уж устраивать проверки хрупкой тростинки идеалов предательством, потерей поста или обещанием взятки Андервуд умел и практиковал. Но первопроходец неожиданно оказался крепким.

Теперь Андервуд дожидался предсказуемой забастовки со стороны оперативников и собирался устроить им последнее маленькое испытание. Совсем крохотное, но показательное. А потом можно возвращать им обожаемого начальника и исподволь радоваться, как все довольны и смеются. Дело было почти доделано.

Глава 17

На задворках космопорта

Проспав практически до обеда, проснулся я на удивление отдохнувшим и медитативно-отстраненным от мира сего. Я почему-то ожидал мутных душевных и тяжких телесных страданий, потому что пока я возводил прощальный мемориал и разучивал реквием по бесценной своей работе, я и вставал примерно в таком виде и состоянии духа, будто мне по сердцу и телу стадо двутелок пробегалось раз пятнадцать за ночь. Но после полевого канкана с гептаподами, ребенком и Андервудом в качестве ядовитой вишенки на торте, я получил прозрачное ничего в сознании и полный мышечный дзен, даже голову лень стало приподнять в сторону окна. Единственное, чего мне хотелось сейчас — просто жить, без претензий и ожиданий. А потом я вспомнил про Эйнара и его Миру.

Серебристо-серая четырехухая кошка с огромными фиолетово-аметистовыми глазами в первое наше с ней знакомство предпочла темноту и уютную домашнюю прохладу общению со мной. Может, сегодня зверь будет более благосклонен? С этой мыслью меня сдуло с кровати. Я наскоро соорудил из заспанного чучела подобие нормального себя и с замиранием сердца позвонил физику — вдруг он передумал, и его приглашение на чай и в закулисье космопорта отменяются?

К моему облегчению, Эйнар откликнулся почти сразу и с добродушной улыбкой меня поприветствовал:

— Доброго дня, Честер! Зайдете?

Я, немало смутившись и сообразив, что под влиянием сиюминутного порыва только что потревожил малознакомого человека, что я обычно мог сделать только по работе, немного криво улыбнулся в ответ.

— Да, если можно. Я тут подумал, я не сильно буду вас отвлекать?

— Нет, вы что! — физик только рукой махнул. — Приходите!

Я мгновенно собрался и через полчаса стоял на пороге знакомого дома. Розового куста, разумеется, на заднем дворе уже быть не могло, как и тетушки Эммы — ее переселили к себе в пятый сектор биологи, очень им пришлась по вкусу селекционная ботаническая активность дамы, но вот Мира… Я постучался и зашел в дом — и навстречу мне величаво выплыли два огромных темно-синих глаза с космическими фиолетовыми прожилками, чуткий цветочек четырех ушей, немыслимое количество усов и стройное серебристое тело на длинных ногах с изящно изогнутым кончиком хвоста. Кошка приоткрыла пасть и защелкала, а