публично заявил, что созыв нового парламента и Ассамблеи должен быть приостановлен, чтобы вначале аннулировать акты прежней «незаконной» Генеральной ассамблеи в Глазго. Это решение, высказались ковенантеры, противно духу мирного договора. Гамильтон во время торжественного вступления в Эдинбург услышал выкрики из толпы в свой адрес: «Предатель!», благочестивые верующие восклицали: «Стойте за Иисуса Христа!» Использование королем слова «незаконная» по отношению к Ассамблее привело к большим волнениям. Когда вечером 1 июля о созыве новой Ассамблеи торжественно заявил незадачливый Траквер и на ее заседания должны были быть допущены епископы, в Эдинбурге вспыхнул мятеж. Благодаря защите ковенантеров Траквер смог спастись от разгневанной толпы. Он поспешил в Бервик для консультации с королем.

Траквер обнаружил, что Карл ужесточил свою позицию. Хантли, недавно освобожденный из Эдинбургского замка, приехал в Бервик, чтобы преклонить колени перед своим государем. Им владели противоречивые чувства возмущения и разочарования действиями короля и отцовской гордости за своего любимого сына Абойна. Король возвел в рыцарское достоинство ряд своих бравых офицеров с целью утешить их, что им не довелось продемонстрировать свою смелость. Он также отправил письма генеральному прокурору Бэнксу и генеральному солиситору Литтлтону, последнему он давал советы, как заставить шерифов собирать «корабельные деньги». Теперь король, которому помогал Гамильтон (а он тем временем спал в королевских покоях), разрабатывал дальнейшее направление своей политики, своих действий, направленных против тех людей, с которыми он еще две недели назад подписал договор о мире.

Траквер предложил королю коварный план. Ни один акт, принятый парламентом не в полном составе, в работе которого, например, не принимают участия епископы, не будет считаться юридически обоснованным. Поэтому он посоветовал Карлу не вызывать епископов ни на заседания новой Ассамблеи, ни для участия в работе парламента. В таком случае ему не составит труда аннулировать решения не полного по составу парламента. Карл дал согласие на этот иезуитский план, и Траквер вернулся в Эдинбург на правах специального посланника короля, сменив Гамильтона. Ему предстояло созвать и вести заседания нового парламента.

На самого Гамильтона король имел другие планы. Он уже не был официальным представителем короля и теперь мог действовать неофициально и с большей свободой. 17 июля король вручил ему тайное предписание, согласно которому ему поручалось, по его усмотрению, завязывать связи с членами партии Ковенанта и высказывать согласие с их точкой зрения, если это будет служить интересам короля. Наполовину шпион, наполовину советник, Гамильтон своими сомнительными махинациями мог только добавить хлопот своему высокому «работодателю».

Нереальность мирного соглашения была уже всем очевидна. Когда Карл вызвал к себе в Бервик некоторых лордов, сторонников Ковенанта, часть из них, и среди них главный, Аргайл, не явилась. Король холодно принял тех, кто пришел и во главе которых были Роутс и Монтроз, с совсем другими чувствами, чем при подписании договора. Он строго осудил то, что назвал нарушениями соглашения с их стороны. Карл имел в виду бунт в Эдинбурге, продолжающиеся подстрекательские проповеди, преследование тех, кто остался верен ему. Король заявил, что недоволен такой малой депутацией и приказал им вернуться и привести с собой Аргайла, Хендерсона и мэров Эдинбурга и Стирлинга.

Лорды разошлись, до них уже дошли слухи, распускаемые при дворе, что король намеревался захватить Аргайла и, возможно, остальную часть депутации, приди она. Если бы подобный удар действительно намечался и если бы он удался, это парализовало бы их партию. Не было ничего удивительного, что никто из них не вернулся в Бервик. Неделю спустя появились три лорда, принося извинение за себя и за Аргайла, и намекнули, что они опасаются попасть в ловушку. Это обращение дало королю предлог, который ему был необходим, чтобы покончить со всеми условностями. Он кратко информировал пришедших, что если ковенантеры так мало ему доверяют, то он доверяет им еще меньше, и не приедет в Эдинбург на их парламент, а немедленно вернется в Лондон.

Прежде чем покинуть Бервик, король послал за эмиссаром Вентворта епископом Рафо и долго, обстоятельно говорил с ним лично в тот вечер 27 июля; он сказал все, что хотел передать лорду-наместнику Ирландии и что не мог доверить бумаге. Все, что он написал, было краткой и многозначительной просьбой к Вентворту: «Приезжай, когда сможешь, тебе будут рады…»

Прошел год, и король обратился за помощью к самому блистательному из всех своих советников. Лорд-наместник Ирландии должен был наконец вернуться домой.

Часть третья. Армия в Ирландии. Август 1639 – ноябрь 1641

Глава 1. Возвращение Лорда-наместника. Август-декабрь 1639

Епископ Рафо совершил свое путешествие от шотландской границы до Ирландии за девять дней и 5 августа 1639 г. вручил письмо короля лично Вентворту в его охотничьем домике в лесистой местности близ города Нейса. Здесь на протяжении последних нескольких лет наместник строил особняк из красного кирпича, предназначенного для загородной резиденции будущих правителей Ирландии. Он изучал науку Витрувия и критически рассматривал проекты строительства. Сводчатые мощные подвалы для хранения вина и запасов зерна уже были построены, а стены, которые прорезали прямые симметричные окна, были возведены до второго этажа. Он надеялся, когда постройка резиденции будет закончена, принять там короля. Городское монументальное здание среди пастбищ и лесов, где водились олени, было прообразом новой Ирландии, к созданию которой он стремился на протяжении последних шести лет и о которой часто говорил с энтузиазмом и уместной гордостью с архиепископом и королем.

Несмотря на то что епископ наблюдал за событиями последнего года с раздражением и беспокойством, он смотрел в будущее без опасений, поскольку привык, что ему удавалось все, за что бы ни брался. И не сомневался в своей способности решить английские и шотландские проблемы так, как решил ирландские. Он был уверен, что сможет исправить прошлые ошибки короля и восстановить его пошатнувшуюся власть на твердом основании. Рафо верил, что мотивы поступков ковенантеров и английских пуритан были политическими, а не религиозными. Их целью были не епископы и обряды, а сама монархия. Он был прав, что их религиозные взгляды имели важные политические последствия, но ошибался, что по этой причине считал их людьми лицемерными и презренными. Для него было ясно и понятно: «прямая обязанность подчиняться власти» было первейшим земным долгом человека, и его долг почитать Бога было чисто личным делом. В ответственных трудах его поддерживала глубокая вера, но он был – что выглядело странно для такой страстной натуры – человеком созерцательным. Он находил отдохновение в размышлениях над вопросами бытия и полагал, что нужно обязательно выполнять церковные обряды, потому что власть требовала