нелегко. Женщина в трауре, и тело ее мужа только что упокоили в родовой усыпальнице. Но придется. Реакция Сержа меня удивила.

— Ну наконец-то! — он вскочил на ноги. — Кто бы знал, как давно я ждал этого момента⁈ Годами, без малого десять лет!

— Мы знакомы всего семь.

— Я и говорю — без малого.

— И все-таки?

— Как же я мечтал, что однажды ко мне придет некий Даниэль сарр Клименсе и, немыслимое дело, попросит в долг! До ужаса хотелось узнать: какие он при этом подберет слова? Но откуда мне было предположить, что будут они — государство в опасности!

— Ты их сказал, не я.

— Разве? Но если и так, что это меняет? Конечно же, я их дам. Хотя бы ради сбывшейся мечты. Пусть мне хороша известна привычка увенчанных металлическим колпаком людей никогда их не возвращать. Сколько⁈

— Вынужден разочаровать. Речь действительно идет о деньгах, но прошу о другом.

— Не понял тебя? — Серж тряхнул головой. — И о чем же тогда?

— Что ты скажешь насчет того, если я предложу тебе портфель министра финансов?

То, чего сар Дуавьез не смог добиться от меня, удалось мне: он открыл рот. Его молчание продолжалось довольно долго. Успели принести кофе, я — отпить половину чашки, а Серж все молчал.

— Это было внезапно, — наконец, сказал он.

— С чего бы? Ты справишься с чем угодно, будь то министр полиции или земных недр. Я предлагаю то, что тебе ближе всего.

— А казна пуста. А экономическое положение Ландаргии бедственное, если не сказать катастрофическое.

— Тем интереснее стоит перед тобой задача. Когда человек не развивается, он деградирует. Ну станешь ты в скором времени богатейшим человеком королевства, а дальше-то что⁈

— Уже, Даниэль, уже! Но я тебе этого не говорил. У меня есть время подумать?

Иногда полезно быть беспощадным.

— Я должен уехать отсюда с готовым ответом. Если откажешься, ничего в наших отношениях не изменится. Разве что другого предложения не дождешься. Мы по-прежнему останемся друзьями, ты будешь всячески обласкан, но я поставлю на тебе большой и жирный крест. Серж, ты отлично понимаешь, что решаема любая проблема, стоит только приложить к ней достаточно усилий. Другой вопрос, считаешь ли ты нужным их прилагать, когда и без того все прекрасно?

— А где пряник?

— Помнишь, когда-то мы рассуждали, каким должно быть идеальное государство? Теперь у нас появилась возможность творить историю. Историю!

— Команда молодых реформаторов?

— Можно сказать и так. Но никаких потрясений! Мы будем менять все исподволь, шаг за шагом, медленно, но неуклонно.

— Кто кабинет возглавит?

— Такого человека пока нет. Ты вообще первый, к кому я обратился. Думаю, он должен быть человеком зрелым, чтобы время от времени тыкать нас в ту горячку, которую мы обязательно начнем пороть. Ну так что?

Кофе Дуавьез не любил никогда, как следствие, в нем не разбирался, а потому он был посредственным.

— Ты очень изменился за последний год, Даниэль.

— Надеюсь, в лучшую сторону. Но это не ответ на мой вопрос.

— Конечно же, да.

— Гора с плеч, — я действительно чувствовал огромное облегчение, и дело было совсем не в его деньгах.

Мы прощались, когда Серж сказал:

— Не утерплю, поскольку другого случая может и не быть.

— Не понял тебя? — фраза прозвучала слишком загадочно.

— Даниэль, сознайся же, наконец, что это я нес тебя на себе, а не ты меня!

— Ни за что! Теперь, когда ты дал согласие. Чуточку раньше надо было.

Давнишний наш спор и ему почти столько же лет, сколько и знакомству. В тот вечер, изрядно во хмелю, жаждая любви мы направлялись в гости к дамам, и не позволяли друг другу упасть. И оба рухнули замертво, едва добрались.

Глава 26

Глава двадцать шестая

Подъезжая к дому Стивена сар Штраузена, я волновался. Многое зависело от его решения, к тому же испытывал к нему нечто вроде пиетета: человек сделал себя сам и ничем свое имя не опорочил, что редкость.

— Здравствуйте, сарр Клименсе, рад нашей встрече!

Стивен выглядел оживленным. Впору было удивиться: его безэмоциональность известна широко. Казалось, небо должно упасть на землю, чтобы он хотя бы нахмурился.

— Так понимаю, у вас ко мне важное дело?

Кабинет, в отличие от прошлых моих визитов, теперь был парадным, и больше походил на зал для приемов.

— Вряд ли в ближайшие годы оно найдется для меня значительней.

— Охотно вас выслушаю. Выпьете?

— Благодарю, но слишком важное дело, — я настроился на разговор, и не хотелось расхолаживаться ни на малость.

— Понял вас. Но вначале вам придётся выслушать мою маленькую исповедь. Так вот, сарр Клименсе, я — патриот. Какой вам будет угодно: ярый, оголтелый, неистовый… Дальше подбирайте синонимы сами. Да-да, не удивляйтесь, все именно так и есть, — отреагировал сар Штраузен на мою почти отвисшую челюсть. — Находятся люди, которые считают явление уродливым. Ну что ж, это их право: все мы вольны тогда, когда дело касается точки зрения. Возможно, патриотизм — болезнь, в этом случае непременно психическая. Но любят же до самозабвения деньги, женщин, азартные игры, и ради них готовы на все⁈ Я люблю родину. Со всей ее славной и трагической историей, трудной судьбой, природой, культурой… Но одного патриотизма мало. Особенно, когда наблюдаешь, что ее существование клонится к закату. Благотворительность? Можно, конечно, читать молитвы над телом смертельно больного, но не лучше ли прибегнуть к лечению, пока еще есть шансы? Поначалу все свои надежды я связывал с Клаусом. Чтобы со временем констатировать — увы. Клаус умен, у него есть характер, но роль спасителя отечества явно не для него. Необходимо намного больше, чем просто посадить на трон человека с правильными взглядами на жизнь.

— И тогда вы решили…

— Нет, — перебил сар Штраузен. — Были и ещё несколько человек. Наиболее перспективный погиб при загадочных обстоятельствах, остальные оказались пустышками. Один из них, кстати, был вашим конкурентом на трон. И чего он достиг⁈ Готов заключить пари, вы даже не знаете его имени. Что тут еще добавить? К вам я до поры относился весьма скептически. Да и как могло быть иначе⁈ Повеса, бретер, скандалист, человек, не получивший мало-мальски приличного образования, погрязший в долгах, но с непомерной гордыней, что вы умели, кроме того, как