Во время двухдневной поездки из Норфолка в Тампу, у меня было время поразмышлять о предстоящей мне миссии. Начиная с боевых действий в пустыне и заканчивая службой в НАТО, я глубоко проникся неоценимой ценностью союзников. Я был рад, что в моем военном штабе в Тампе были представлены более шестидесяти стран мира, что служило напоминанием об уникальной и бесценной роли Америки как стратегического лидера.

Я видел свою задачу в том, чтобы выразить уважение тем, кто нас поддерживал, и сорвать замыслы тех, кто нам противостоял. Живя в самом сложном соседстве со времен Польши 1939 года, наши друзья на Ближнем Востоке испытывали понятное беспокойство. Альтернатива в виде отказа Америки от участия в делах этого региона из-за непрекращающегося насилия могла привести лишь к тому, что в вакууме лидерства, которые мы им предоставили, все места займут злейшие враги или конкуренты. Я решил, что, хотя моя официальная работа заключалась в координации действий американских и союзных войск по всему региону, моя реальная роль состоит в том, чтобы бороться за лучший мир — или то, что считалось миром — в этом регионе еще один год, еще один месяц, еще один день… пока дипломаты не направят нас на лучший путь.

Никто не жертвует деньги на президентскую кампанию, чтобы получить должность посла в ближневосточной стране. Мы, военные руководители СЕНТКОМа, понимали, что у нас есть команда дипломатов. У нас были самые лучшие, самые проверенные и самые опытные люди, такие, как послы Джим Джеффри в Ираке, Райан Крокер в Афганистане, Энн Паттерсон в Египте, Стью Джонс в Иордании, Элизабет Ричард и Джеральд Фирштейн в Йемене.

Моей главной заботой была террористическая угроза, — потому что она росла, и проявлялась в двух различных группах. Во-первых, это поддерживаемые иранским режимом шиитские террористы, ливанская «Хезболла» и другие связанные с ней группировки, которые объявили нам войну в 1983 году, через четыре года после прихода к власти в Тегеране аятоллы Хомейни. Началом войны стали нападения на наше посольство в Бейруте в 1983 году (погибло 46 человек, в том числе 17 американцев) и казармы французских и американских морских миротворцев в этом городе (погибло 58 французских военнослужащих, 241 морской пехотинец и шесть гражданских лиц).

Вторым был суннитский бренд джихадистских террористов — «Аль-Каида» и связанные с ней движения, которые объявили нам войну в середине девяностых годов, что в итоге вылилось в теракты 11-го сентября у нас на родине. За этим последовало распространение этого бренда по всему миру, от Африки до Юго-Восточной Азии.

На сегодняшний день только у шиитских террористов есть государственный спонсор, а именно Иран. В то время, как мы уничтожили основное руководство «Аль-Каиды» в Северо-Западном пограничье Пакистана и разгромили в Ираке и Сирии ближневосточное ответвление «Аль-Каиды» — ИГИЛ, — шиитские ополченцы получают постоянную финансовую, военную и дипломатическую поддержку от революционного режима в Иране и в результате практически не пострадали от нашей антитеррористической кампании.

Хотя благодаря успехам нашей разведки и военных удалось предотвратить новые террористические атаки на нашу землю, исходящие из-за рубежа после 11-го сентября, я не смотрел на такого врага снисходительно. Я достаточно долго имел с ним дело, чтобы понять, что они не пришли к своему ненавистному, нетерпимому мировоззрению рациональным путем, и их не удастся рационально от него отговорить. Мы должны были сражаться, иначе нас ждет еще худшее.

Наши враги ясно дали понять, что намерены атаковать нас, наших друзей и наши интересы, и хотя темп наших операций не давал им опомниться и защищал нашу страну от заокеанских террористов, многие другие страны они не пощадили. В годы, последовавшие за 11-м сентября, терроризм становился все более реальным явлением: от Лондона до Бали, от Мумбаи до Парижа, на всем Ближнем Востоке и за его пределами.

В 1984 году, вернувшись в Штаты после двух своих первых командировок в этот регион, я прочитал речь тогдашнего государственного секретаря Джорджа Шульца, произнесенную в Нью-Йорке. В последующие годы я часто обращался к ней, потому что она внесла ясность в то, что я изучал, и с тех пор его слова определяли мой подход к борьбе с терроризмом. Министр Шульц убедительно доказал, что пассивной защиты от терроризма недостаточно — необходимо активное предотвращение. Он подчеркивал «моральное право, более того, обязанность» защищать наше население и наше ценности. За 17 лет до того, как город, в котором он выступал, потеряет тысячи невинных людей в результате теракта 11-го сентября, он сделал два вывода: общественность должна быть осведомлена о том, что мы будем терять жизни наших солдат, сражающихся с этим врагом, а также невинных людей; и что общественная поддержка будет «иметь решающее значение, если мы хотим справиться с этой проблемой».

Когда я в очередной раз перечитывал его речь незадолго до слушаний по утверждению моей кандидатуры в Сенате в 2010 году, мое внимание привлек его акцент на общественной поддержке. Прошло девять лет с событий 9/11, и многие американцы уже успели забыть о чувстве уязвимости в те дни и месяцы, которые последовали за тем, что обрушилось на Манхэттен и Вашингтон. Кроме того, война в Ираке лишила нас международной и внутренней поддержки, усложнив и запутав ситуацию. Однако борьба с глобальной угрозой требовала международных усилий.

Формирование такой кампании начиналось с ответа на один фундаментальный вопрос: отвечает ли политический ислам нашим интересам? Если мы хотели разработать стратегию, соответствующую нашему времени, на этот политический вопрос необходимо было ответить, и самый прямой и вдумчивый ответ я получил от наследного принца ОАЭ. Он сказал: «Ни в коем случае. Религиозные лидеры не должны управлять странами». Для поддержания коалиции в этой войне потребовались бы все уроки, которые я усвоил за предыдущие четыре десятилетия. Я буду иметь дело с друзьями и союзниками, которые были с нами и в хорошие, и в трудные времена, с государствами и лидерами, с которыми у нас были доверительные отношения и с которыми мы знали, что можем работать.

Я также должен был поддержать Государственный департамент и быть готовым жестко обращаться с теми, кто поддерживает или использует терроризм. В то же время мы бы использовали методы убеждения и даже транзакционные способы для работы с теми, кто находится посередине.

Поскольку многие ближневосточные государства лишь поколение-другое назад перестали быть европейскими колониями или советскими сателлитами, мне пришлось признать, что им часто не хватало институциональных механизмов для развития демократии. Но