И вдруг Леонид свернул налево, в светлый боковой туннель —так уверенно, словно шел к себе домой. Еще несколько минут — и вдалекепоказались флаги, решетки, наваленные из мешков пулеметные гнезда, послышалсялай собак. Пограничная застава? Предупредили ли их уже о побеге? Как онсобирается вырваться отсюда? И чья земля начинается по другую сторону баррикад?

— Я от Альберта Михайловича. — Музыкант ткнул подбежавшемупостовому в нос странного вида документ. — Мне бы на тот берег.

— По обычному тарифу, — заглянув в корочку, определил тот. —Где на барышню бумаги?

— Давайте по двойному. — Леонид вывернул карманы,выпотрашивая последние патроны. — А барышню вы не видели, ладно?

— Давайте-ка без «давайте», — посуровел пограничник. — Вычто, на базаре? Здесь правовое государство!

— Что вы! — деланно испугался музыкант. — Я просто решил,раз рыночная экономика, можно поторговаться… Не знал, что есть разница…

Через пять минут и Сашу, и Леонида, растрепанного ипомятого, со ссаженной скулой и кровоточащим носом, швырнули в крохотнуюкомнатку с кафельными стенами.

Лязгнула железная дверь.

Наступила тьма.

В кромешной темноте оставшиеся человеку чувства обостряются.Запахи становятся ярче, звуки громче и объемнее. В карцере было слышно только,как кто-то скребется в пол, и нестерпимо воняло прелой мочой.

Но музыкант из-за выпитого, кажется, не слышал даже боли.Недолгое время он еще что-то бубнил себе под нос, потом перестал отзываться изасопел. Его не тревожило, что теперь их точно настигнет погоня. Не беспокоило,что станет с Сашей, без бумаг и оправданий пытавшейся пересечь границу Ганзы. Иуж конечно, его оставляла совершенно равнодушным судьба Тульской.

— Ненавижу, — тихо сказала Саша.

Ему и это было все равно.

Вскоре во мраке, которым была затянута камера, обнаружиласьдырка — стеклянный глазок в двери. Все прочее оставалось невидимым, но и этойпрорехи Саше хватило: осторожно ощупывая черноту вокруг себя, она подползла кдвери и обрушила на нее свои легкие кулаки. Та отозвалась, загремела, но, кактолько Саша оставила ее в покое, тишина вернулась. Охрана не хотела слышать нигрохота, ни Сашиных криков.

Время вязко текло вперед.

Сколько их продержат в плену? А может, Леонид нарочно привелее сюда? Хотел отделить ее от старика, от Хантера? Вырвать из связки, заманитьв ловушку? И все это только для того, чтобы…

Саша заплакала, уткнувшись в рукав: он впитывал и влагу, извуки.

— Ты когда-нибудь видела звезды? — послышался голос, все ещенетрезвый.

Она не отвечала.

— Я тоже только на фотографиях, — сказал ей музыкант. —Солнце-то еле пробивается сквозь пыль и облака, а им на это не хватает сил. Асейчас проснулся вот от твоего плача и подумал, что вдруг увидел настоящуюзвезду.

— Это смотровой глазок. — Она проглотила слезы, прежде чемответить.

— Знаю. Но вот что интересно… — Леонид кашлянул. — Кто жетогда на нас раньше смотрел с неба целой тысячей глаз? И почему отвернулся?

— Никого там никогда не было. — Саша тряхнула головой.

— А мне вот всегда хотелось верить, что кто-то за намиприглядывает, — раздумчиво произнес музыкант.

— Даже в этой камере до нас никому нет дела! — Ее глазаснова набухли. — Ты это подстроил, да? Чтобы мы не успели? — Она сновазабарабанила в дверь.

— Если ты считаешь, что там никого нет, зачем стучать? —спросил Леонид.

— Тебе плевать, если все больные погибнут!

— Вот такое от меня впечатление, да? Обидно, — вздохнул он.— Но ты тоже, по-моему, не к больным рвешься. Боишься, что если твойвозлюбленный отправится их резать, сам заразится, а лекарства-то нет…

— Неправда! — Саша еле держалась, чтобы не ударить его.

— Правда, правда… — Леонид пискляво ее передразнил. — И чтов нем такого?

Саше не хотелось ничего ему объяснять, вообще с ним говоритьне хотелось. Но она не смогла удержаться.

— Я ему нужна! Действительно нужна, без меня он пропадет. Атебе нет. Тебе просто играть не с кем!

— Ну, положим, ты ему нужна. Не то, чтобы сильно, но неотказываться же… А тебе-то он зачем, этот санитар леса? Злодеи привлекают? Илихочешь спасти пропащую душу?

Саша умолкла. Ее задело то, с какой легкостью музыкантчитает ее чувства. Может, в них не было ничего особенного? Или это потому, чтоона не могла их скрыть? То тонкое, неосязаемое, что у нее не получалось иоблечь в слова, из его уст звучало обыденно и даже пошловато.

— Ненавижу, — наконец выговорила она.

— Это ничего, я себя тоже не особо, — усмехнулся Леонид.

Саша села на пол. У нее снова потекли слезы — сначала отзлости, потом от бессилия. Пока от нее что-то зависело, она не собираласьсдаваться. Но сейчас, в глухом карцере и с глухим спутником, у нее неоставалось шансов быть услышанной. Кричать не имело смысла. Стучаться не имелосмысла. Уговаривать было некого. Ничто не имело смысла.

А потом на миг перед ней вдруг встала картина: высокие дома,зеленое небо, летучие облака, смеющиеся люди. И горячие капли на ее щекахпоказались ей каплями того самого летнего дождя, о котором ей рассказывалстарик. Еще секунда — и наваждение исчезло, оставив после себя только легкое,волшебное настроение.

— Хочу чуда, — упрямо, с закушенной губой, сама себе сказалаСаша.

И тут же в коридоре громко щелкнул тумблер, а камерузатопило нестерпимо ярким светом.

***

На десятки метров от входа в священную столицу метро,мраморную усыпальницу цивилизации, вместе с белыми лучами ртутных лампраспространялась благостная аура спокойствия и процветания. В Полисе не береглисвет, потому что верили в его магию. Обилие света напоминало людям об ихпрежней жизни, о тех далеких временах, когда человек еще не был ночнымживотным, не был хищником. И даже варвары с периферии тут вели себя сдержанно.