Нет, не могла Маруся “придавать значение” случайнопроизнесенным потаповским фразам.

Осторожно, по одной, она ела землянику, а Потапов,пристроившийся напротив, поглощал свое мясо, и все это, вместе с тишиной пустойквартиры, в которой никогда не было тихо, с тех пор как родился Федор, былонастолько нереально и даже угрожающе, что Маруся решила — нужно что-нибудьговорить. Но что?

— Скорее бы Алина вернулась, — не придумав ничего лучшего,сказала она. — Так некстати улетела!

Она уже прилетела, но Потапов не стал говорить этого Марусе.

— Мань, если это все о том, чтобы я не приезжал, то хватит.Мы договорились, что ты отныне говоришь “спасибо, Митя”, а не “пошел вон,болван”.

— Я никогда не говорила тебе “пошел вон”! — перепугаласьМаруся. — Просто мне очень…

— Знаю, знаю, — перебил ее Потапов, поднялся и стал мыть подкраном свою тарелку, — тебе очень неловко, ты меня стесняешься, и я мешаю тебетихо проститься с жизнью.

— Вовсе я не собираюсь прощаться с жизнью, — пробормоталаМаруся, — я только не понимаю, зачем тебе все эти… хлопоты.

Потапов и сам не понимал и старательно делал вид, что этоговопроса вообще не существует.

— Что-то наш инспектор Дрейтон не едет, — сказал оннедовольно, — собирался сегодня приехать и не едет.

— Кто такой инспектор Дрейтон?

— А черт его знает, — Потапов улыбнулся, сверкнулибезупречные зубы. — Это из какой-то книжки. Я не помню. А ты?

Маруся пристыженно покачала головой.

Потапов читал всегда. Читал на переменах, на нудных классныхчасах под партой, во время дежурства на лестнице.

Всем хотелось дежурить на лестнице. Во-первых, потому, чтона площадке можно был сидеть, а во-вторых, потому, что мыть лестницу было легкои приятно. Во время дежурств каждый дежурный должен был после уроков мыть свой“пост”.

— Митька, помнишь, как вы с Кузей на лестнице дежурили? Кузявсе время в окно смотрел, потому что во дворе в футбол играли, а ты какие-токнижки читал.

— Помню, — сказал Потапов. — А еще помню, как Мишка Махов надоске написал: “Да здравствует хард-рок!” и еще вроде: “ЭйСи — ДиСи”, идиректриса сказала, что это антисоветская пропаганда, и вызвала милицию.

— А еще помнишь, как мы щавель собирали и нас заставили егоперебирать, а в это время автобус уехал, и мы остались в чистом поле одни? Иденег ни у кого не было. А потом за нами твой папа приехал.

— А наша Карелия даже про нас не вспомнила, пока они дошколы не доехали, а мы с отцом на рыбалку собрались, он меня у школы встречал.Автобус приехал, а нас нет.

— Нас потом еще чуть из комсомола не исключили.

— А мне характеристика была нужна, и я боялся, что мне ееиспортят, — подхватил Потапов, но Маруся перебила:

— А про Павку Корчагина, которого Женька Первушин ставил,помнишь?..

Звонок в дверь прервал трогательный вечер воспоминаний.

Маруся дернулась и уронила ягоду на халат. И посмотрела наПотапова. Он посмотрел на нее и пожал плечами.

— Господи, кто это может быть? — пробормотала Маруся. —Мить, кто это может быть?

Потапов тоже почему-то испугался и рассердился на себя заэто. И на Маню рассердился.

— Я отсюда не вижу. Сейчас открою и тогда скажу.

— Мить, может, лучше… не открывать? — прошептала она исхватила его за руку. — А?

— Мань, прекрати, — велел он и отцепил от себя ее пальцы.

Он вышел в прихожую. Щелкнул замок, проскрипела тугая дверь,и Потапов спросил то ли сердито, то ли изумленно:

— А вы откуда взялись?!

Марусе показалось, что в ответ заговорили сразу несколькочеловек. Слов было не разобрать, потому что говорили они так, как давно никтоне говорил в ее присутствии — громко и перебивая друг друга. Маруся в волненииподнялась с табуретки, страшась, что ее подведут ненадежные нынче ноги, сделалашаг, ухватилась за дверь, и навстречу ей из ее собственной прихожей вывалилиськакие-то чужие люди — много.

— Здрасте, — насмешливо сказала незнакомая женщина.

— Здрасте, — выдавила Маруся. Она шарила глазами, ноПотапова не было видно. Куда они его дели?!

— Вы кто? Где Митя?! Что вам здесь надо?

— Маня, успокойся, — сказал откуда-то Потапов, — это негруппа захвата. Это мои родители и сестра.

Маруся дышала так, что живот моментально свело жуткой болью.Боль упиралась прямо в горло. Говорить было невозможно, и казалось, что изгорла вот-вот хлынет кровь, заполнившая живот.

— Да ну вас к черту, — сказал Потапов и пролез к ней, —зачем вы приехали? Перепугали ее до смерти! И откуда вы адрес взяли?

— Адрес Паша дал, — проинформировала его сердитаянасмешливая женщина, которая первой поздоровалась с Марусей, — тебя нет и нет,мы решили, что сами навестим, а то, пожалуй, и вовсе не дождемся. А вам нужнолечь. Вы совершенно напрасно встали. Врач разрешил вам вставать?

— Разрешил, — пробормотала Маруся. — Сегодня.

— И напрасно, — безапелляционно заявила женщина, — идите иложитесь.

— Я… посижу лучше, — пролепетала Маня, понимая, что досвоего дивана не доползет, — вот тут посижу, на табуреточке…

— Зачем вы приехали?!

— Любопытство замучило, — подала голос женщина помладше,удивительно похожая на ту, насмешливую и сердитую, — папа говорил, не надо, амы все равно приехали.

— Занимались бы лучше своими делами, — сквозь зубы процедилПотапов.

У него был такой тон, что Маруся даже голову в плечи втянулаот страха. Но никто, кроме нее, Потапова здесь не боялся.

— Мить, мы только на пять минут, — сказал молчавший до ихпор пожилой лысый мужик и улыбнулся Марусе доброй улыбкой, — мать вбила себе вголову, что тебе тут помощь нужна.

— Мне не нужна никакая помощь, — тем же тоном, отчетливовыговаривая слова, проинформировал их Потапов, — всем спасибо, все свободны.

— Сильно болит? — поинтересовалась у Маруси сердитаяженщина.

— Когда как. Вообще-то не очень сильно, — боль убраласьобратно в живот и свернулась там в холодное кольцо — до поры до времени. —Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила женщина все так же насмешливо. —Митя дает вам клюкву?

— Мам, мы даем ей все, что положено! В конце концов, тыдетский врач, а не специалист по ранениям! И хватит! Езжайте домой. Вам ещеТаньку завозить, а уже одиннадцать.