Он не раз повторял, что пишет автобиографию. Ондействительно прожил очень интересную жизнь, знаете ли. Родившись задолго доГражданской войны, он многое успел повидать на своем веку. Мы частенько с нимотправлялись в город верхом, и, когда проезжали Парк Одюбона[13], он вспоминалте времена, когда вся эта земля принадлежала плантации. Он рассказывал о том,как ездил на пароходе по реке, посещал старый оперный театр и балы квартеронов.Он все говорил и говорил. Жаль, я не записывал за ним. Он любил рассказыватьэти истории и маленькому Лайонелу со Стеллой, и те слушали, затаив дыхание. Ончасто сажал их в карету вместе с нами, и мы отправлялись в город, где онпоказывал им разные дома во Французском квартале и рассказывал занятныеистории.

Как мне хотелось прочитать его автобиографию. Помню, янесколько раз заходил в библиотеку и видел, что он что-то пишет, и он каждыйраз говорил, что это его автобиография. Он писал от руки, хотя у него была пишущаямашинка. Ему совсем не мешало присутствие детей. Будь то Лайонел, читающий укамина, или Стелла, расположившаяся с куклами на диване, не имело для негозначения, он продолжал писать свою автобиографию.

И что, как вы думаете, произошло? Когда он умер, оказалось,что нет никакой истории жизни. Так мне сказала Мэри-Бет. Я умолял дать мнепосмотреть его рукопись. Она лишь небрежно отмахнулась, сказав, что ничего неосталось. Но трогать что-либо на письменном столе запретила. Выдворила меня избиблиотеки, а дверь заперла на ключ. О, я возненавидел ее тогда, по-настоящемувозненавидел. Все это она проделала не наигрывая, абсолютно естественно. Любойбы подумал, что она говорит правду, так уверенно она держалась. Но ведь я виделэту рукопись собственными глазами. Но потом все-таки она дала мне одну вещь,принадлежавшую Джулиену, за что я навек ей благодарен.

При этих словах Ллуэллин достал красивое кольцо сдрагоценным камнем красного цвета и показал мне. Я похвалил кольцо и сказал,что меня интересует расцвет Сторивилла. Каково это было посещать Сторивилл сДжулиеном? Ответ был довольно пространным:

– О, Джулиен любил Сторивилл, по-настоящему любил. Аженщины из «Зеркального зала» заведения Лулу Уайт обожали его, можете несомневаться. Они обхаживали его, словно он был король. Так было везде, куда быон ни пошел. Однако там происходило многое из того, о чем мне бы не хотелосьрассказывать. Не то чтобы я ревновал Джулиена, просто все это здоровошокировало чистюлю-янки, каким я был когда-то в молодости. – Ллуэллинрассмеялся. – Но вы поймете лучше, что я имею в виду, если я все-такирасскажу вам кое-что.

Впервые Джулиен отвез меня в Сторивилл зимой, он приказалкучеру остановиться возле парадного входа одного из лучших домов. В то времятам играл пианист – точно не помню, кто именно – то ли Мануэль Перес, то лиДжелли Ролл Мортон[14],– я никогда не увлекался джазом и регтаймом, в отличиеот Джулиена. Он просто обожал того музыканта – поклонники обычно обращались ктаким пианистам «маэстро», знаете ли, – и мы уселись в гостиной послушатьмузыку и выпить шампанского, очень хорошего шампанского, между прочим. Тутналетели со всех сторон девушки в безвкусных побрякушках и принялись корчить изсебя титулованных особ – там была герцогиня такая-то и графиня такая-то; всеони наперебой пытались привлечь Джулиена, а он держался любезно со всеми.Наконец он сделал свой выбор: это была уже немолодая женщина ничем непримечательной наружности, что меня очень удивило, но он сказал, что мы всеотправляемся наверх. Разумеется, я не хотел быть с ней, меня ничто бы незаставило быть с ней, но Джулиен лишь улыбнулся и сказал, что мне следуетпосмотреть, и таким образом я узнаю кое-что об этой жизни. Очень характерно дляДжулиена.

И что же произошло наверху в спальне, как вы думаете?Джулиена интересовала вовсе не эта женщина, а ее две дочери, девяти иодиннадцати лет. Они вроде бы помогали готовиться… осматривали Джулиена, как быэто поделикатнее выразиться, чтобы убедиться, что он здоров… а затем водныепроцедуры. Уверяю вас, я просто окаменел, когда смотрел, как дети исполняют этиинтимные обязанности. А знаете ли вы, что, когда Джулиен занялся их матерью,эти две маленькие девочки оставались на постели? Они обе были оченьхорошенькие, одна – брюнетка, вторая – блондинка. Представьте, на них быликоротенькие рубашечки и темные чулки и выглядели они очень соблазнительно, дажедля меня. Сквозь рубашки просвечивали их маленькие сосочки. У них даже почти небыло бюста. Не знаю, право, почему все это показалось мне таким соблазнительным.Девочки уселись возле высокой резной спинки кровати – это было жуткоесооружение массового производства, высотой до потолка, с балдахином, увенчаннымкороной, – и они даже целовали Джулиена, как ангелочки, когда он… он…возлег с их матерью, если можно так сказать.

Мне никогда не забыть этих детей, которым все происходящееказалось таким естественным! Так же как и Джулиену.

Разумеется, он вел себя так изящно, насколько это возможно вподобной ситуации. Глядя на него, вы бы подумали, что это Дарий, персидскийцарь, а дамы – его гарем, до такой степени в нем не было ни малейшего смущенияили грубости. Потом он выпил шампанского, и девочки тоже пили. Мамашапопыталась обратить свои чары на меня, но я отказался наотрез. Джулиен готовбыл остаться там на всю ночь, но я попросил его уехать. Он как раз обучал обеихдевочек «новому стихотворению». Кажется, он каждый раз учил их какому-то стиху,когда приезжал, и они прочитали ему наизусть три или четыре прошлых урока,причем там был шекспировский сонет. А новое стихотворение принадлежало перуЭлизабет Барретт Браунинг[15].