Мэри-Бет и не думала язвить, это был просто совет,высказанный ровным тоном, каким она говорила всегда, но видели бы вы, как дочьвзглянула на нее в тот момент. Думаю, Карлотта винила мать в том, что отецпьет, и, если я прав, тогда это было очень глупо с ее стороны, хотя какой спросс ребенка. Такой человек, как Дэниел Макинтайр, все равно стал бы пить, женисьон хоть на Деве Марии, хоть на вавилонской блуднице. Для него это было всеравно. Он сам мне рассказывал, как умер от пьянства его отец, а до этого егодед. И тому и другому было всего лишь по сорок восемь. И судья боялся, что онтоже умрет в сорок восемь. Не знаю, удалось ли ему пережить свои сорок восемь.Вы же знаете, у его семьи были деньги. Много денег. Если вы спросите меня, то яскажу, что благодаря Мэри-Бет судья Макинтайр продержался гораздо дольше, чеммог бы в любом другом случае.

Но Карлотта никогда этого не понимала. И даже не пыталасьпонять. Мне кажется, Лайонел понимал, да и Стелла тоже. Оба любили своихродителей, по крайней мере мне всегда так казалось. Может быть, временамиЛайонел чуть стыдился судьи, но он был хороший мальчик, преданный сын. А Стеллапросто обожала мать и отца.

Ох уж этот Джулиен. Помню, в последний год жизни он совершилнепростительную вещь. Повез Лайонела и Стеллу осматривать Французский квартал,так называемые непристойные дома, а ведь ребятишкам тогда было всего лишьдесять и одиннадцать лет – я не шучу! И знаете, я полагаю, что он проделывалтакое не впервые. Думаю, просто на этот раз он не сумел скрыть от меня этубезумную затею. И знаете, он нарядил Стеллу как мальчика, в матросскийкостюмчик, и выглядела она очень славно. Они весь вечер разъезжали по улицамФранцузского квартала, он показывал им, где находятся шикарные заведения, хотя,конечно, внутрь он их не заводил – уверен, даже Джулиену подобное не сошло бы срук, – но одно могу сказать наверняка: во время прогулки они пили.

Когда гуляки вернулись домой, я не спал. Лайонел вел себятихо, он всегда был спокойный мальчик. Но Стелла вся горела от возбужденияпосле того, что увидела – всех этих женщин прямо на улице, возле притонов. Мыуселись на лестнице, Стелла и я, и долго шептались, обсуждая прогулку, послетого как Лайонел помог Джулиену подняться к себе на третий этаж и уложил егоспать.

Потом мы со Стеллой отправились на кухню и открыли бутылкушампанского. Она заявила, что достаточно взрослая и вправе выпить глоток-другой;конечно, она не стала меня слушать, да и кто я был такой, чтобы останавливатьее. Дело кончилось тем, что она, Лайонел и я протанцевали на заднем дворике досамого рассвета. Стелла танцевала регтайм-дэнс, которому научилась во времяпрогулки. Она сказала, что Джулиен отвезет их в Европу и покажет весь мир, но,разумеется, ничего этого не произошло. Думаю, они знали не больше моего,сколько лет Джулиену. Когда я увидел на могильной плите год рождения – 1828, тоиспытал шок, уверяю вас. Только тогда я многое понял. Не удивительно, что онбыл способен заглядывать в будущее – ведь на его глазах прошел целый век.

И Стелле предстояло прожить долгую жизнь. Как-то она сказаланесколько слов, которых мне не забыть. Произошло это спустя много лет послесмерти Джулиена. Мы вместе обедали в ресторане «У двух сестер». В то время унее уже была Анта, ну и, разумеется, она не стала утруждаться, чтобы выйтизамуж или хотя бы назвать отца. Это еще та история, я вам скажу. Из-за нее всеобщество буквально пришло в бешенство. Но о чем это я говорил? Мы обедали, иона сказала, что будет жить столь же долго, как Джулиен. Сказала, что Джулиенвзглянул на ее ладонь и изрек предсказание. Она собиралась жить долго.

Подумать только! Пасть от руки Лайонела в неполных тридцатьлет! Боже мой! Но вы ведь понимаете, что за всем этим стояла Карлотта?

К этому времени Ллуэллин уже едва шевелил языком. Я принялсярасспрашивать его о Карлотте и о выстреле, но он не стал об этом большеговорить. Разговор начал пугать его. Он перевел его на другую тему и принялсябормотать о том, как бы ему хотелось получить «автобиографию» Джулиена. По егословам, он готов был все отдать, чтобы однажды попасть в особняк и забратьрукопись, если она до сих пор хранится в той комнате наверху. Но пока там живетКарлотта, у него нет ни малейшего шанса.

Знаете, там есть чердак, где устроены кладовые под крышей,вдоль всего дома. С улицы ничего не видно, но это так. Джулиен хранил там своисундуки. Бьюсь об заклад, именно туда Мэри-Бет спрятала его автобиографию. Онадаже не стала утруждаться, чтобы сжечь ее. Это было не в ее характере. Простоона не хотела, чтобы бумаги попали в мои руки. А затем в доме поселилась тагадина Карлотта. Кто знает, что она сделала со всеми вещами Джулиена?

Не желая упускать возможности, я настойчиво поинтересовался,не происходило ли в доме чего-нибудь странного, сверхъестественного. (Имея ввиду других призраков, не вызванных Джулиеном.) Это был, конечно, один из технаводящих вопросов, каких я стараюсь избегать, но за несколько часов,проведенных со мной, Ллуэллин ни словом не обмолвился по этому поводу, если несчитать странного случая с Джулиеном. Мне этого было мало, я хотел услышатьчто-то еще.

Его реакция на мой вопрос о привидениях была очень бурной.

– А, вот вы о чем, – сказал он. – Это былоужасно, просто ужасно. О таком не рассказывают. Кроме того, скорее всего, сомной сыграло шутку мое воображение.

Он почти совсем отключился. Я помог ему добраться доквартиры над книжной лавкой. Он снова и снова повторял, что Джулиен оставил емуденьги на дом и на лавку. Джулиен знал, что Ллуэллин любит поэзию и музыку ичто ему ненавистна его работа клерком. Джулиен хотел дать ему возможностьобрести свободу, что и сделал. Но единственной книгой, которой не хваталоЛлуэллину, было жизнеописание Джулиена.

Мне больше так и не удалось вызвать его на такую долгую иоткровенную беседу. Когда я вновь попытался поговорить с Ллуэллином несколькодней спустя, он держался вежливо, но очень осторожно. Извинился за то, чтовыпил лишнего и чересчур много болтал, хотя, как он сказал, ему понравиласьнаша встреча. Я не сумел еще раз уговорить его отобедать со мной илипобеседовать подробно о Джулиене Мэйфейре.

Я еще несколько раз заглядывал к нему в лавку. Задавал емумного вопросов о семье Мэйфейров. Но я так и не смог вновь завоевать егодоверие. Однажды я снова спросил, правду ли говорят люди, что дом на Первойулице посещают привидения. Об этом ходило столько всяких слухов.

Лицо его приняло то самое выражение, которое я видел впервую нашу встречу. Он отвел глаза и вздрогнул.

– Не знаю, – сказал он. – Может, там и былопривидение, как вы говорите, я не люблю думать о таких вещах. Мне всегдаказалось, что это… наказание свыше, знаете ли, что мне все пригрезилось.

Когда я на него нажал, возможно излишне, он признался, чтоМэйфейры – довольно странное семейство.