– Будет резня, Белянка, – прошептал он. – Будет много смертей.

– Так хочет ваш бог? – она подалась вперед, будто знала, что режет по живому.

Сарим не хочет смертей. Сарим не хочет ключей в шпилях храмов. Не хочет. Не хочет!

Стел закрыл глаза, чтобы она не увидела выжженной пустоты внутри, – еще рано, он не готов отвечать на такие вопросы. Он ответит позже – самому себе.

– Так будет, – выдавил сквозь зубы Стел.

– И ничего нельзя сделать? – в тон ему прошептала Белянка.

– Ничего. Только покориться, позволить построить храм.

Она смотрела в упор и будто не видела его. Лицо сразу повзрослело на несколько лет, осунулось. Игольные от утреннего света зрачки бегали в такт быстрым мыслям. Что сейчас видели ее серые ослепшие глаза? Стел так же вчера смотрел в пустоту, когда перед ним проносились обломки разрушенной жизни.

– Ты пойдешь домой, – подсказал ей Стел. – Пойдешь и скажешь, что на закате я буду у вас – буду рассказывать, а вам лучше меня слушать и соглашаться.

– Я передам, – одними губами ответила она и вдруг вскинулась, подобралась и бросила с жаром: – Но в прошлый раз ты обещал то же самое, а привел древнейшего врага!

– Древнейшего врага?

– Лесной Пожар!

– Я привел?! – закричал Стел. – А может, это ты попыталась всех перехитрить?

Ее будто ударили по лицу.

– Чтобы я… выпустила… Лесной Пожар?

– Откуда мне знать… – начал Стел, но Белянка его не слушала.

– Чтобы я… сгубила тетушку Мухомор?

– Но этот пожар вспыхнул слишком вовремя, чтобы прогнать нас.

– Или чтобы ослабить нас.

Молчание тянулось мерным плеском воды, потрескиванием угасающего костра.

– Все, что я прошу… – Стел даже приподнял палец, словно говорил с нерадивым учеником. – Все, что я прошу: передай своим, чтобы слушали меня очень внимательно и постарались быть… гибкими.

– Быть гибкими? – Белянка подняла брови и сморщила лоб. – Так ты называешь трусость и предательство?

Стел глубоко вздохнул и покачал головой.

– Пре-да-тель-ство, – по слогам растянул он, покатал горькое слово на языке и – проглотил.

И так теперь будет всегда.

Она смотрела чистыми светлыми глазами и чуть ли не била себя кулаком в грудь – праведница. Стелу так захотелось сделать ей больно!

– А то, что ты сейчас говоришь со мной, – как называется? Как это называется?

– Я никого не предавала, – неуверенно пробормотала она. – Я хотела найти выход.

Кипяток всколыхнулся в выжженной груди, рванулось на свободу детское и наивное: «Я тоже! Я тоже никого не хотел предавать! Я тоже всего лишь искал выход!»

– Я не хочу, чтобы люди умирали не в срок, – еще тише прошептала она.

Не в срок. Не в срок. Позвольте построить храм – и все вы умрете не в срок. Умрете, но даже не догадаетесь, что это был не ваш срок.

Но вслух он сказал совершенно другое:

– Я мог бы тебя убить, ты это понимаешь?

– Ты бы не стал, – криво улыбнулась она.

– Ты так хорошо меня знаешь?

– Нет, – Белянка покачала головой, вглядываясь в его лицо. – Не знаю. И не верю тебе. Но…

Она замолчала.

– Но? – с любопытством подхватил Стел.

– Но если бы ты хотел – ты бы уже убил меня. Я не верю тебе, но я хочу тебе верить.

Стел только покачал головой. Ему нечего было ответить: он хотел ее веры и боялся ее получить.

В ее серых глазах стояли слезы.

– Иногда все пути плохие, – Белянка передернула плечами, легко развернулась – и убежала.

Только качалась осока вслед, только трещал камыш. Мелькал застиранный сарафан.

– Новая несчастная для спасения? – выглянула из палатки Рани.

Стел вздрогнул и обернулся.

– Нет, – ответил он после долгой паузы. – Тут вся деревня таких.

– А-а… – опустила она уголочки губ. – А то я уж подумала – симпатичная, бедствующая, тебя с открытым ртом слушает – точно в цель!

– Рани, прошу! – взмолился Стел, понимая, что вечернее признание не приснилось и что сейчас – всего лишь волна ревности.

– Молчу, – примирительно улыбнулась она. – Я пошутила.

– Пошутила, – кивнул Стел.

– Прости, – робко повисло в воздухе.

– Не извиняйся! Прекрати извиняться! – взвился Стел.

Она зажмурилась.

– Рани, – он шагнул к ней.

– Не трогай меня, – предупредила она.

Стел послушно замер.

– Мне важно то, что ты чувствуешь, Рани.

Она приложила палец к губам, все еще жмурясь:

– Ш-ш-ш.

Он прикусил язык и замолчал.

Наконец она широко открыла глаза и заявила:

– Я возвращаюсь в отряд.

– Что?

– Я скажу, что хочу работать строителем и потом вернуться с ними домой, – ни один мускул не дрогнул на ее лице.

– Я не пущу тебя, Рани! – вопреки ее приказам он схватил ее за запястья.

– Я хочу выкрасть все эти раструбы… – она выдержала его взгляд. – Для тебя.

– Не делай этого! Это слишком опасно. Тебя могут поймать, Рокот может шантажировать меня тобой. Он может…

Стел побоялся произносить вслух, что может Рокот.

– Не дури, Стел. Что со мной станется? И ты рядом.

– Ты потом вернешься?

Он терял ее. Стремительно терял и понимал, что уходит она от него, чтобы было проще.

Чтобы он не испытывал чувства вины за то, что не любит ее.

– Вернусь, – соврала она и тут же добавила: – Как выкраду – сразу вернусь.

– Зачем тебе это? Ты же ненавидишь этот мир, – он погладил ее запястья, но она осторожно вывернула руки и спрятала их за спину.

– Ненавижу, – подтвердил такой знакомый голос, с хрипотцой. – Но я смотрю на тебя, как ты действительно веришь в то, что делаешь, – и мне очень хочется помочь. Тебе помочь. На мир мне и вправду плевать.

Она смачно сплюнула – будто в подтверждение, – подняла котелок с грязными мисками и пошла к реке.

Лодка легко скользила по течению. Морщинилась у носа вода, плескали весла. Скрип уключин сливался назойливым гулом. Все происходило будто само собой: движения тела, лопаток, рук, упор ног. Проплывали развесистые кроны по правую руку, трещал по левую камыш. Из-за поворота показалась Большая поляна, старый ясень, следы кострищ, среди деревьев мелькали травяные крыши землянок. Там каждая кочка знакома с детства, там с каждой веткой связана память, и главное – там люди. Что-то шумят, машут руками и не знают. Не знают, что будет завтра.