дали положительный анализ, – в 90 процентах образцов содержится один и тот же генотип. Мы называем его CbNL-01.

«CbNL-01» выглядит сложной криптограммой, но на самом деле значение аббревиатуры очень простое: «Coxiella burnetii, Нидерланды, генотип № 1». Настолько доминирующее распространение говорит о том, что мутация в этом штамме, судя по всему, сделала его особенно агрессивным, эффективным, заразным и свирепым.

Официальные лица Нидерландов пытались справиться с этим кризисом, предлагая сильные, но непоследовательные регуляторные меры. В июне 2008 г., вскоре после вспышки заболевания среди пациентов психиатрической клиники в Неймегене, Ку-лихорадка стала «подлежащим регистрации» заболеванием молочных коз и овец; это означает, что ветеринары обязаны сообщать государственным структурам о любых волнах выкидышей. (Подлежащим регистрации заболеванием человека ее объявили еще в 1975 г.) Еще одно правило, изданное в тот же день, запрещало фермерам вывозить навоз из зараженных загонов или загонов с глубокой подстилкой после уведомления о вспышке заболевания. Почти через год, в апреле 2009 г., когда вспышки на козоводческих фермах продолжились, а заболеваемость среди людей лишь выросла, ввели программу обязательной вакцинации от Ку-лихорадки. Этот приказ охватывал всех молочных коз и овец на фермах, где содержится больше пятидесяти животных, а также на зоопарки и «контактные фермы» вроде той, что в Неймегене, где с зараженными животными может близко контактировать широкая публика. К ноябрю 2009 г. за государственный счет было привито более четверти миллиона коз и овец, но заболеваемость среди людей в тот год росла с тревожной скоростью, и в голландских СМИ звучали беспокойные нотки. Так что в начале декабря 2009 г. объявили запрет на разведение коз: никаких больше беременных коз и козлят до дальнейших указаний. Но эти меры оказались уже недостаточными и запоздалыми. Многих коз уже повязали. Через неделю, по совету экспертной группы, правительство объявило, что все беременные козы и овцы (в том числе и недавно получившие вакцину) на зараженных молочных фермах будут уничтожены.

На зачистку отправили ветеринарные команды. Один фермер, ожидавший забойщиков, сказал репортеру, что его животные меньше испугаются, если он останется с ними, но «…я не знаю, смогу ли на это смотреть»[122]. Конечным результатом стали примерно пятьдесят тысяч мертвых коз и десятки обозленных, раздосадованных фермеров, которым, конечно, компенсировали стоимость всех убитых животных, но не финансовые убытки, которые они понесут, восстанавливая поголовья, и не эмоциональный стресс.

– Это было тяжело и для ветеринаров, и для ветеринарных консультантов, – сказал мне Хендрик-Ян Руст, явно основываясь на собственном опыте.

Несмотря на все эти меры, несмотря на полное исчезновение беременных коз в Нидерландах, Ку-лихорадка вместе с ними не исчезла – не полностью, не сразу. Бактерия все еще пряталась где-то в дикой природе. В мелкоклеточной, стойкой форме она могла жить в зловонных отходах на фермах до пяти месяцев. А в крупноклеточной форме – размножаться в самых разных животных. Очень стойкая, но не слишком привередливая, она умеет приспосабливаться к самым разным носителям; ее находили не только у коз и овец, но и у коров, грызунов, крыс, амеб и клещей. Предприимчивый организм, и, как отметил Макфарлейн Бёрнет, весьма гибкий.

Со временем предпринятые меры все же возымели действие. Прошла еще одна весна, на этот раз – почти без родившихся, что вовремя, что преждевременно, козлят. Заболеваемость среди людей тоже пошла на убыль. К середине июля 2010 г. лишь у 420 голландцев была диагностирована Ку-лихорадка. Официальные лица высказывали сдержанный оптимизм и заявляли, что кризис в здравоохранении удалось взять под контроль. Врачи смогли слегка расслабиться. Молочные фермеры оплакивали потери. Но ученые знали, что Coxiella burnetii не исчезла. Она долго ждала идеальных условий – и будет ждать их снова.

47

Вернемся в Австралию. Умный, ворчливый Макфарлейн Бёрнет занимался не только Ку-лихорадкой и пситтакозом: он еще и размышлял об инфекционных заболеваниях в целом, причем с точки зрения скорее не медика, а биолога. В конце 1930-х гг. он написал книгу на эту тему; на первых страницах он воздал должное великим основателям бактериологии из XIX в., особенно Пастеру и Коху, которые наконец-то нашли рациональное объяснение тому, почему нужно пить чистую воду, избавляться от нечистот, не есть гнилую пищу и соблюдать стерильность при хирургических операциях. Панегирик закончился на второй странице, после чего Бёрнет заговорил уже по делу.

Эти великие ученые и их коллеги, писал он, «были в целом слишком заняты, чтобы думать о чем-либо, кроме болезней, вызываемых бактериями, и о том, как их можно предотвратить»[123]. Они уделяли мало внимания микробам как формам жизни и тому, «как их природа и деятельность вписываются в общую картину жизни». Большинство бактериологов получали медицинскую подготовку, – собственно, и сам Бёрнет тоже, прежде чем заняться бактериологическими исследованиями, – и «их интерес в общих биологических проблемах был довольно ограничен». Их волновало лечение и профилактика заболеваний, что, конечно, хорошо; но они не думали об инфицировании как о биологическом явлении, взаимоотношении между живыми существами, не менее фундаментально важном, чем другие подобные отношения – хищничество, конкуренция, детритофагия. Целью Бёрнета было исправить этот пробел. Он опубликовал «Биологические аспекты инфекционных заболеваний» в 1940 г.; книга стала эпохальным трудом на пути к современному пониманию зоонозов на густонаселенной, меняющейся планете.

Бёрнет не утверждал, что этот более широкий взгляд является его уникальным изобретением. Он понимал, что это целая тенденция, и очень полезная. Биохимики начали применять свои методы для решения вопросов, связанных с заболеваниями, и весьма успешно; повысился и интерес к организмам (даже одноклеточным) как высокоадаптивным существам с собственным циклом жизни в дикой природе. Он писал:

«Другие ученые, знающие о современных достижениях биологии, обнаружили, что об инфекционных заболеваниях можно с большой выгодой рассуждать с экологической точки зрения как о борьбе за существование между человеком и микроорганизмами, по своей сути похожей на многие другие типы межвидовой конкуренции в природе»[124].

Курсив мой. Рассуждения «с экологической точки зрения» и о «борьбе за существование» (прямая цитата из Дарвина) – это именно то, что предложил нам Бёрнет. Его книга – об экологии и эволюции патогенов.

Он предпочитал термин «паразиты», используя его в более широком смысле. «Паразитический образ жизни по сути своей схож с таковым у хищных плотоядных. Это всего лишь еще один способ добывать пищу из живых тканей», хотя у паразитов потребление происходит медленнее и в основном внутри жертвы[125]. Малые существа съедают больших, обычно – изнутри. Вот к чему я подводил в самом начале, когда писал о львах и антилопах, совах и мышах. Главная проблема, с которой сталкивается паразит в долгосрочной перспективе, как отмечал Бёрнет, – это вопрос