В тишине, в лунном свете он поднялся на чердак по стариннойкрутой лестнице. И оказался в совершеннейшем мраке – единственное слуховоеокошечко он сам еще вечером тщательнейшим образом завесил куском брезента,чтобы и лучик света наружу не проник.

Посветил крохотным фонариком, вмонтированным взажигалку, – автомобильный чемоданчик с инструментами, конечно, на месте.Как и короткий ломик с выгнутым концом, пластиковый пакет с зубилами-стамескамии прочими причиндалами. Подсвечивая себе тускловатым, призрачным синим светом,Смолин прошел к балке, на которой был присобачен старомодный выключатель, годовеще пятидесятых, с двумя пластмассовыми штырьками: один торчал наружу, другойсидел в гнезде по самую маковку.

Нажал верхний – и тот вошел в гнездо, а нижний,соответственно, выскочил на всю длину. Вспыхнула лампа на сто пятьдесят ватт,лично вкрученная Смолиным после тщательного осмотра ветхой проводки и стариннойрозетки.

Светло стало, конечно, но никак нельзя сказать, что чердакзалило ослепительным сиянием. Лампочка была одна, а чердак обширный, этакпятнадцать на пятнадцать, в четырех местах пучком, веером расходились массивныебалки из цельных бревен, поддерживающие крышу. Справа громоздились старинныекупеческие лари – три сундука, обитые проржавевшими железными полосами,настолько неподъемные, что их, надо полагать, вперли сюда после постройки домаи более уже не двигали. Все, что там было, грузчики выгребли, так что лариинтереса не представляли. Смолин их уже успел тщательно осмотреть и был уверен,что там нет никаких придумок вроде двойного дна или стенок, или крышек.Совершенно неинтересные лари. Под ними вряд ли есть тайники – ну кто, когда домстроили, мог что-то такое предполагать? В самом начале царствования могучего,казавшегося несокрушимым Александра Третьего? Такие тайники у купцов историейантикварного дела и кладоискательства не отмечены…

Он стоял посередине чердака. От вееров толстенных брусовыхбалок легли диковатые тени.

Стояла совершеннейшая тишина, пропахшая пылью и, есликому-то кажется, что так будет не в пример романтичнее, дыханием чуть ли неполтора столетия. Одним словом, условия для работы – идеальные.

Теперь и начиналось самое интересное: экономя время, нервы исилы, попытаться сразу отмести те местечки, где тайника заведомо быть не может…Федор Степанович Коч был не романтичным гимназистом, а человеком пожилым,степенным, с вологодской крестьянской закваской, он просто обязан былдействовать обстоятельно, качественно, семь раз отмерив, один отрезав, так,чтобы сразу и наверняка…

Частенько, судя по немалому опыту находок на чердаках,разнообразные вещички (от маузеров до свертков с деньгами) заворачивали вочто-нибудь и без особых затей засовывали куда-нибудь за балки, под перекрытия,в укромные уголки. Смолин подобные места, конечно же, начал тщательноосматривать в первую очередь, но лишь в качестве первого этапа. Вообще-то, итакие немудрящие тайники надежно сохраняли укрытое долгими десятилетиями, иныеиз них обнаруживаются даже сегодня (а иные, логически рассуждая, до сих пор необнаружены), но у Коча имелось ведь нечто особое, и он, к бабке не ходи,рассуждал иначе…

В узких местах, где можно что-нибудь засунуть, ничего необнаружилось, как и следовало ожидать. Потом Смолин уже не так скрупулезноосмотрел балки – для очистки совести. Чересчур глупо было бы выдалбливать в нихтайники – бросалось бы в глаза, как пьяный поручик Ржевский среди благонравныхгимназисток.

Пол тоже отпадал. Он был выстелен солидными досками примернов дюйм толщиной (Смолину было сейчас не до того, чтобы вспоминать, сколько этобудет в тогдашних российских мерках). Нигде ни единого сучочка – чтобы гниль непошла, в те времена любой строитель или подрядчик, прохлопавшийодну-единственную доску с сучком, навсегда потерял бы репутацию и мог заранееготовиться кончить жизнь под забором в обнимку с четвертью сивухи – кто бы егопосле такого нанял?!

Чересчур много трудов пришлось бы приложить, чтобы поднятьдаже одну доску и оборудовать тайник под нею – длиннющие, на совесть сбитые,возиться пришлось бы чертову уйму времени – а тайник опять-таки будет бросатьсяв глаза… И все же Смолин, то приседая на корточки, то перемещаясь так, словношел вприсядочку, то без церемоний ползая на коленях, а то и на брюхе, осмотрелвесь пол. И в который раз похвалил старых мастеров – доски лежали идеально,прилегали плотно, в жизни их не тревожили…

Слуховое окошко он осмотрел еще три дня назад, по светломувремени – нет, никто не разбирал черепицу, опять-таки работа была бы тяжелая, ариск обнаружения – максимальный.

Оставалось самое интересное, самое вероятное. По периметрутам, где наклонная крыша соприкасалась с полом, все это протяженноепространство было тщательно забито вертикально положенными досками – длинными,конечно, массивными, конечно, но не идущими ни в какое сравнение с просто-такимонументальным половицами.

И Смолин понял, что наступило главное. Либо он был прав,либо – не повезло. Он не поколебался бы отодрать все до единой доски, погонныхметров этак шестьдесят (сам он именно там бы и прятал), но спешить не стоило,этот мартышкин труд можно и оставить на потом…

И вновь, где на корточках, где скрючившись в три погибели,где ползком (вывозившись к тому времени по уши в сухой пыли, паутине и вовсе ужнепонятном мелком мусоре) он двинулся вдоль этой полосы потемневших от временидосок высотой с ладонь. Он не исследовал пока что сомнительные места – простонакрепко запоминал, впечатывал в память вид этого сооружения, длину, местастыков, шляпки гвоздей, утопленные заподлицо с досками, иногда осторожненькоподдевал стамеской доски там, где они соприкасались с половицами или внутреннейповерхностью крыши.

Заняло это чертову уйму времени, но потом он, грязнымипальцами поднося ко рту первую за несколько часов сигаретку, мог с уверенностьюсказать, что видит в уме шестьдесят метров досок так, словно сам их старательноприколачивал.

И, еще раз, уже мысленно, пройдя вдоль них, отметилстранность. Даже не одну, а две.

В двух местах, расположенных примерно напротив друг другадоски были нестандартной длины. Только в этих двух местах. Повсюду, по всемупериметру доски были строго одинаковой длины, что-то около полутора метров(надо полагать, два аршина), а в помянутых местах красовалось по две доскиполовинной длины.

Он не знал, то ли это, долгожданное. Но другого стольподходящего для тайника места просто-напросто не имелось. Смолин, выбравмысленно между двумя местечками, подошел к тому, что располагалось со стороныслухового окна. Аккуратно постукивая молотком, загнал стамеску между доской икрышей, осторожно нажал…

Тягучий скрип показался пулеметной очередью. Он работалнеспешно, старательно. Вскоре короткая доска была выдернута со своего места, атам и вторая. Распластавшись на полу. Смолин посветил туда фонариком.

Пустышка. С первого взгляда видно. Совершенно пустоепространство треугольного сечения. Ничего, кроме пыли – справа, и слева отпроделанной им дыры – то же самое.