– Знаешь, а тебе идет!

– Стрижка?

– Имя. Мерседес Гарсия Торрес. Красиво.

– Почему я обязательно должна была оказаться испанкой?Это нелогично, Доминик! Я не знаю ни слова по-испански.

– Я тоже.

Доминик благоразумно опускает излюбленное испанское «estoyen la mierda», по-другому и быть не должно: не говори лишнего, не буди лихо,пока тихо, сейчас нужно думать только о позитиве. И о том, что в конечном итогевсе кончится хорошо. Для нас обоих, но в первую очередь – для меня. Милый,милый Доминик!.. ..:

– Что, если со мной начнут говорить по-испански?

– Кто?

. – Мало ли кто! .

– Ты всегда можешь прикинуться глухонемой, –неловко шутит Доминик.

– Но почему именно это имя?

– У человека, который доставал документы, было слишкоммало времени на какое-то другое. На поиск других документов, я имею в виду.

– Так, значит, они все-таки не фальшивые? Где же тогданастоящая Мерседес?

– Ты и есть настоящая. Привыкай.

В желто-розовом вечереющем небе появляются красные сполохи –предвестники близкого заката. Пейзаж за окном достаточно однообразен:каменистая, гладкая, как стол, равнина. Ее пересекают русла высохших рек, вотуже три года в этой части Марокко не было дождя. Если у одного из руселпоявится указатель:

«riviere Mercedes»[21]

я нисколько не удивлюсь. Мне – и только мне – предстоитнаполнить иссушенное пустое дно влагой воспоминаний (о людях, которые любилиМерседес Гарсия Торрес или терпеть ее не могли); привычек (большей частью –скверных); слабостей (большей частью – извинительных для женщины). Что ж, еслидругого выхода нет, я готова пролиться дождем на Мерседес Гарсия Торрес.

– Я – танцовщица?

– С чего ты взяла? – Доминик удивлен.

– Просто я много слышала об одной девушке, которуюзвали Мерседес. Она-то как раз и была танцовщицей.

– Ты можешь быть кем угодно.

– И как долго? Как долго мне оставаться Мерседес?

– Яне знаю, Сашa. – в голосе Доминика звучитнеподдельная горечь. – Может быть – навсегда…

– Навсегда?

– Это крайний вариант. Наверняка со временем всеобразуется. Все выяснится. И все обвинения будут с тебя сняты.

Рождественские сказочки Рудольфа, незаменимого оленя!..

– Не вижу повода, чтобы они были сняты. Не будьребенком, Доминик! Я бежала из-под стражи, тем самым косвенно признав своювину! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два. Из этойситуации нет выхода.

– Может быть. Но у этой ситуации есть свои плюсы. Ты –на свободе. И скоро будешь далеко отсюда.

– Как далеко?

– Рейс «Эйр Франс» до Парижа. Ты вылетаешь утром, ввосемь тридцать. У нас еще масса времени.

– И чем мне заняться в Париже?

– Чем занималась бы в Париже Мерседес Гарсия Торрес?

– Не знаю. Брала бы уроки танцев. Самба, румба,пасадобль. Сама преподавала бы танцы офисным уродам. Самбу, румбу, пасадобль.Два раза в неделю. Или лучше – пять? Или лучше не пасадобль, а ча-ча-ча? Чертвозьми, Доминик!..

– Для тебя забронирован номер в отеле «Ажиэль» вПятнадцатом округе. Ру Конвенсьон. Меня уверили, что это довольно симпатичноеместо.

– Но не такое, как наш отель. Наш дом. Зачем ты сделалэто, Доминик?

– Я не хочу это обсуждать. Просто сделал – и все. Денегтебе должно хватить на несколько месяцев, просто будешь снимать их с кредитнойкарточки…

– Ты подкупил полицию…

– Я вложил кредитки в паспорт, но лучше переложить их вболее надежное место.

– Что будет с теми, кого ты подкупил?

Дольше игнорировать мои реплики Доминик не в состоянии. Онтормозит так резко, что я едва не прошибаю головой лобовое стекло. Бросив руль,Доминик откидывается на сиденье и закрывает глаза.

– Думаю, они начнут новую жизнь. Совсем другую, чем та,которой они жили до сих пор. Гораздо более беззаботную. Безбедную. Тебя таксильно беспокоит их судьба?

– Нет. Меня беспокоит, что будет с тобой.

– Неужели?

Доминик не злится. Он опечален. Он знает правду – я невлюблена в него. И никогда не буду влюблена – ни как Сашa Вяземски, ни какМерседес Гарсия Торрес. Он мог бы воспользоваться ситуацией – так поступили быдевяносто семь мужчин из ста, исключение составляют лишь святые Петр и Павел.

И – Доминик.

Доминик, проявивший удивительную, граничащую ссумасшествием, склонность к самопожертвованию. Его новый брутальный облик иновое, подсушенное тело оказались ловушкой, выбраться из которой не составилотруда. И Доминик снова немного раздражает меня: даже его манера вести машину,даже его упорное нежелание говорить об отеле, даже то, что он стоически нежелает обсуждать варианты возможной оплаты его жертвоприношения. Раньше у менябыли другие поводы раздражаться, девяносто семь мужчин из ста… Ах, да… Из числадевяносто семь стоит вычесть любящих истинно и любящих без всякой надежды навзаимность. И прибавить похотливых корыстолюбцев и типов, готовых завоеватьрасположение женщины любой ценой. Доминик – не такой. Всем своим поведением онэто демонстрирует. Белый и пушистый Доминик, которому я при всем желании немогу ответить взаимностью. И потому, после всего происшедшего и после того, чтоон сделал для меня, я обречена испытывать вечное чувство вины. И это уже непросто раздражает, это приводит в ярость.

– …Что будете тобой?

– Со мной все будет хорошо. Не стоит переживать,Сашa. – Мы бы могли улететь вместе.

– Это было бы слишком подозрительно. Прошли сутки с техпор… С тех пор, как ты на свободе. Тебя наверняка ищут…

– Наверняка?

– Предположить это так же просто, как., как ты говоришь– сложить два и два. Рано или поздно они нагрянут в отель, если уже ненагрянули… Хорошо, что я благоразумно там не появлялся.

– Они посчитают это подозрительным.

– На этот счет Наби уже даны инструкции. Я отправился вАгадир за новым оборудованием для кухни и вернусь только завтра утром.

– Мы могли бы улететь вместе, – упрямо повторяю я.

– Нет. Я должен остаться. И потом – самолеты. Ты жезнаешь, как я боюсь самолетов.

– Но ты ведь никогда не летал! Может быть, тебепонравится…

– Не понравится. И я могу предположить, что они ужеищут Доминика Флейту. Но искать Мерседес Гарсия Торрес они не станут.