— Так точно, мой господин! Виноват, мой господин! — воспитанник таращится на меня с благоговейным ужасом. Он, конечно же, уверен, что господин директор помнит поголовно всех воспитанников по номерам. Разумеется, это невозможно. Просто перед обходом я просмотрел сводку и скачал данные на микрокомп, и номера нарушителей в данный момент высвечены на моём браслете. Но дневальному всё это дело не видно.

— Отжался от пола! Шестнадцать раз!

Да не такой уж хилый парнишка, похоже. Гляди-ка, справился… Попробовал бы не справиться.

— Ещё уснёшь, весь зад в кашу превращу!

— Так точно, мой господин!

Закончив воспитание дневального, я продолжил обход. Нелегко быть директором воспиталища, ох, нелегко… Штатная ёмкость — восемь тысяч сто девяносто два воспитанника, да учителя-воспитатели, да вспомогательный персонал… И вся ответственность на мне, если что. Хозяин этого заведения и мой господин, Бессмертный, Носящий имя, если что, шутить не станет.

Выход на лестничную клетку перегорожен решёткой, толстые прутья кое-где тронуты ржавчиной, проступающей сквозь краску. Хорошо, что краска тёмная, незаметно… Перекрасить велеть, что ли? Нет, пока рано. Есть регламент плановых ремонтных работ, вот тогда и… Всё равно едкие испарения города быстро приведут покрытие в прежний грязно-ржавый вид.

Лифт скрипит, медленно и неохотно перемещаясь между этажами. Надо велеть механику заняться… Этот лифт — личный, директорский, и выходит непосредственно в мою приёмную. Учителя и воспитатели пользуются другим, а весь прочий вспомогательный персонал ездит на грузовом. Что касается воспитанников, то им положено ходить по лестнице, полезно для физического развития. И, строго говоря, вообще не особо положено разгуливать.

Коридор, проложенный на четвёртом учебном ярусе, освещён вполне современными потолочными светильниками, на светодиодных матрицах или как там их… впрочем, не помню. Это всё положено знать электрику, а не директору. У директора другие задачи.

Дверь, закрывающая вход в класс, снабжена широким окном из односторонне прозрачного небьющегося стекла. Я ощутил гордость — такие стёкла стоят немало, однако мне удалось убедить своего господина потратиться. Одно дело незаметные микротелекамеры в углах, к которым довольно быстро привыкают и перестают особо замечать. И совсем другое — тёмное окно, смотрящее на тебя в упор. И в душевых стоят такие окна, и даже в туалетах. Где ещё найдёшь такое, как не в нашем воспиталище? О таком «всевидящем оке» невозможно забыть при всём желании, и это глубоко правильно — воспитанники должны ежесекундно ощущать, что их видят насквозь.

А самое большое окно, чуть не на всю стену, стоит в экзекуторской. Воспитание подрастающего поколения — дело тонкое и ответственное, и опытный воспитатель всегда использует не только плеть, но и кашу. Особо старательные ученики получают возможность сидеть за столом и вкушать свою пайку, одновременно наблюдая за наказанием нерадивых через окно. Хотя наивысшей наградой служит, разумеется, возможность самому участвовать в наказании провинившегося. Я даже облизнулся, вспоминая собственное обучение — сам я с витой плетью, и нарушитель, растянутый на станке… эх, бодрит!

Но вообще-то в экзекуторской наказывают уже серьёзных нарушителей, и не всегда дело ограничивается банальной поркой. Экзекуторы — народ изобретательный, не всякий попавший к ним уходит на двух ногах. Бывает, что и на четвереньках еле уползают. Поэтому за мелкие провинности воспитанников обычно наказывают сами воспитатели, на месте.

Ну, а особо провинившихся я просто сдаю Санитарам.

Я заглядываю сквозь окно в один из классов. Ага, вот, кстати, похоже, тут как раз господин учитель решил кого-то поучить сверх программы.

Нажатие кнопки на браслете, и широкая дверь с лязгом откатывается в сторону. Большинством дверей могут управлять только учителя и воспитатели, имеющие личные браслеты. Не хватает ещё, чтобы воспитанники бродили по всем этажам, когда кому вздумается!

— …Я сколько раз должен тебе повторять, тупица?! О, мой господин! — учитель низко склоняется передо мной. Дети разом валятся ниц, оттопырив зады. На мгновение во мне возникает жгучее искушение воспользоваться предложением и от души пнуть пару-тройку воспитанников, но я сдерживаюсь. Несолидно. Господин директор должен быть выше этого, он холоден и объективен.

— Продолжай процесс, — благосклонно киваю я учителю.

— Слушаюсь, мой господин! Принеси мне хлыст, ничтожный! — это он уже ученику.

Воспитуемый с поклоном подносит своему наставнику длинный и гибкий пластиковый хлыст, расстёгивает комбинезон, и тот разом сваливается с плеч. Теперь ученик стоит совершенно голый в куче тряпья, закинув руки за голову.

— Не желаешь ли, о мой господин? — учитель с поклоном преподносит мне хлыст на вытянутых руках.

— Нет, пожалуй. Начинай!

Учитель со свистом взмахивает хлыстом, и на гладкой зеленоватой коже воспитанника появляется первая тёмная полоса. Ещё, ещё!

— Стой смирно! Руки держи где положено! Так, теперь все вместе — что нужно сказать?

— Позор ничтожному! — хором ответствуют дети.

— Хорошо. Ты первый! — поднимает учитель ученика из первого ряда. — Все в очередь! По одному разу!

Ученики наносят хлёсткие удары по ляжкам товарища, один спереди, другой сзади — для равномерности полос. Да и бьют, пожалуй, покрепче самого господина учителя. Балует он их, надо сказать… Вообще-то право выпороть другого надо ещё заслужить.

— А-а-а! — не выдерживает наконец воспитуемый.

— Молчать! Здесь сам наш господин директор! В экзекуторскую захотел?

В классе тридцать два ученика, и воспитуемому достаётся тридцать один удар сверх отпущенных учителем лично. Пожалуй, не так уж глупо. Одно дело, когда тебя выпорет учитель, и совсем другое, когда все без исключения одноклассники. Семь тысяч девяносто сто семьдесят пятый опытный педагог, знает, что делает… Теперь этот ученик будет стараться изо всех сил, лишь бы в следующий раз оказаться на другом конце хлыста.

Однако вид голого и избитого малолетки здорово возбуждает, право слово.

— Ну что это такое! — я беру хлыст у учителя. — Вот как надо!

Хлёсткий удар, и воспитуемый заходится визгом, похожим на звук шлифмашины.

— Молчать, сволочь! Встань как положено! — шипит на ученика учитель. — Отличный удар, мой господин, если позволишь высказать ничтожному своё мнение.

— Позволяю, — я бросаю учителю хлыст, который тот подхватывает у самого пола, поскольку опять стоит, полусогнувшись. — Я вижу, процесс воспитания у тебя налажен.

— Рад стараться, мой господин!