Милицейский пояснил мрачно:

— У вас? Сколько у вас людей?

— Работает?

— Вы что, — спросил милицейский оскорбительным тоном, —тупой? Ну, конечно, работает!

— Три. Нет, четыре. Вместе со мной — четыре.

— Давайте.

— Что?

Милицейский чуть не зарычал.

— Называйте их, что, что!.. Вы думаете, я тут с вами вигрушки, что ли, играю?! Так мне играть некогда, мне работать надо! Развелибардак, понимаете ли, а мы — давай, приезжай, ищи! Давайте паспорт, ну!..

Данилов положил перед ним паспорт и снова стал смотреть вокно.

Милицейский сидел в его собственном кресле. Нелепая облезлаяшапка с ушами лежала сверху на компьютерном мониторе, и почему-то именно эташапка, а не то, что милицейский сидит в его кресле и с толстых его ботинок уженатекла на белый ковер небольшая мутная лужица, и не то, что в соседней комнатекурят и смеются чужие люди, и пахнет бедой и казармой, и распахнута обычноплотно прикрытая дверь на лестничную клетку, и уборщица торчит тут же, хотяобычно она уходила еще до появления Данилова и его сотрудников, — почему-тоименно шапка оскорбляла Данилова до глубины души, так, что он едва сдерживался.

Нечего оскорбляться. Прав милицейский. У тебя сотрудникаубили, а он теперь должен валандаться!..

— Так, у вас тут что? Компьютерная контора?

— Нет, — сказал Данилов, — у нас архитектурное бюро. Хотитепосмотреть документы?

— Документы налоговой инспекции покажете. Мне они не нужны.Сядьте здесь, на стульчик. Мне с вашей спиной разговаривать неохота.

Данилов хотел сказать, что ему тем более неохотаразговаривать хоть со спиной, хоть с лицом, но знал, что это очень глупо.

— Петрович, — гаркнул милицейский, как только Данилов сел, —за понятыми сходил?

— Сходил.

— Тогда давай начинай, не тяни время!

Милицейский плюхнулся обратно в кресло и сказал:

— Ну? Чего?

— Чего? — переспросил Данилов. Какой-то странный у нихполучался разговор. Секунду они смотрели друг на друга.

— Меня зовут Андрей Данилов, — произнес Данилов отчетливо, —я архитектор. Это моя контора и мои сотрудники. Как вас зовут?

— Меня? — почему-то удивился милицейский. — Меня зовутПатрикеев Владимир Иванович. Капитан Патрикеев. Там, — он ткнул рукой в сторонустеклянной перегородки, за которой толпился народ и всхлипывала Ира, — моисотрудники, а моя контора на Басманной. Удостоверение хотите?

— Хочу, — признался Данилов и улыбнулся, и милицейскийулыбнулся тоже.

Покрутив перед носом у Данилова красной книжечкой, откоторой почему-то тянулась толстая металлическая цепь, капитан Патрикеевспрятал ее в карман и вытащил ручку из высокого стакана.

Вытащив, он посмотрел на ручку и спросил у Данилова:

— Можно?

Данилов засмеялся:

— Да. Может, кофе хотите или чаю?

Капитан с тоской посмотрел в сторону перегородки, и Даниловпонял, что ему до смерти хочется чаю, но он уверен, что ничего не дадут, —народ толпится, секретарша рыдает, тело только унесли, какой там чай!

— У меня свой чайник есть, — сказал проницательный Данилов,— и свой чай, и свой кофе. И сахар даже. Поставить?

— Поставьте, — скромным тоном Альхена из «Двенадцатистульев» попросил капитан.

Данилов поднялся, налил воды из громадной перевернутой канистры,установленной на постаменте, включил чайник и достал чашки. По пути он как быневзначай переложил милицейский малахай со своего монитора в соседнее кресло.

Капитан сделал вид, что ничего не заметил.

— Ну, так, — сказал он, когда Данилов вернулся на место, —это кто? В смысле… потерпевший?

Какой же он потерпевший, подумал Данилов. Он не потерпевший.Он труп.

Терпеть ему больше никогда и ничего не придется. От этоймысли Данилову стало тошно.

— Его зовут Корчагин Александр… Викторович, по-моему, точноя не помню, нужно посмотреть в бумагах. Он мой сотрудник.

— Что значит — сотрудник? Он кто? Бухгалтер, охранник,начальник?

— Начальник я. Он два года назад закончил Архитектурныйинститут. Он архитектор. Я поручал ему всякие мелкие дела, на которые у менявремени не оставалось. Ну, посчитать что-нибудь, съездить в архитектурнуюкомиссию, какие-нибудь пролеты посмотреть, все в этом роде.

— Архитектурный институт — это в котором Макаревич, что ли,учился?

Данилову стало смешно.

— И Макаревич тоже.

Архитектурный институт гордился Макаревичем, как будто тотпостроил храм Артемиды в Афинах, и порой казалось, что только вышеупомянутымпеснопевцем это учебное заведение и знаменито.

— Таня Катко работает два года. Ее отчества я точно непомню. Саша, если не ошибаюсь, два с половиной. Ира только что пришла, тримесяца назад. Ирина Геннадьевна Разуваева. Она секретарша. Звонки, бумаги,письма, договоры.

Чайник вскипел, Данилов разлил кипяток в две большие белыекружки и смотрел, как вода наливается густым янтарным цветом, поднимающимся отчайного пакетика.

Он чай собирается пить, а Сашку только что унесли надерматиновых носилках, как тогда его жену. Больше Саши не будет. Никогда.

Как странно. Как не правдоподобно.

— Во сколько вчера вы ушли с работы?

— Рано. Около четырех.

— Обычно вы позже уходите?

— Да. Как правило, после шести, если я провожу целый день вконторе. Но до десяти никогда не сижу, если вы об этом спрашиваете.

— Почему до десяти, — нацелился милицейский, — что вы имеетев виду?

— Я не работаю здесь допоздна. Никогда. У меня дом рядом,дома все есть, чтобы работать. Если я не успеваю с делами, продолжаю работудома.

— Сколько у вас клиентов?

— В данный момент четыре. Три дома строятся, и один покатолько на бумаге.

— Так вы строитель, что ли, — спросил капитан подозрительно,— или нет?

— Я архитектор, — объяснил Данилов терпеливо, — я готовлюпроект. Рисую дом или квартиру, показываю заказчику, делаю так, как он просит,или не так, как он просит, предлагаю какие-то детали, планирую и так далее.Строю не я. То есть я не кладу трубы, не подвожу фундамент, стены не ставлю.Когда дом строится, вношу в проект исправления, смотрю, как дом выглядит не набумаге, что-то меняю, согласовываю…