Или… Или…

Марта.

Единственная из всех.

Сердце стремительно и неудержимо разбухло, как воздушныйшар, надутый гелием, поднялось и остановилось в горле.

«Это невозможно», — сказал он себе, чувствуя, как сердцешевелится и перекатывается в горле, очень горячее и большое. Сказал, потому чтоиспугался.

Так испугался, что даже вздохнуть не смог, и разбухшеесердце не пропускало воздух.

«Возможно», — возразил ему его собственный разум.

Тот человек ненавидит тебя. Ненавидит, ненавидит, мерноповторило сердце. Что нужно, чтобы уничтожить тебя — так, чтобы ничего неосталось? Не убить, а именно уничтожить?

Марта.

Данилов осторожно поставил клавиатуру на стол и вытер висок.Паника нарастала неудержимо, и он знал — еще чуть-чуть, и он не сможет ееконтролировать. Вытащил из кармана телефон и нажал кнопку — только одну. НомерМарты был записан в телефонных мозгах, как сама Марта — в даниловских.

Возьми трубку, мысленно приказал он ей, как только началисьгудки. Он знал, что ее телефон уже определил номер его телефона и теперь онараздумывает, отвечать или не отвечать. Если только с ней все в порядке и онаеще может раздумывать.

Возьми сейчас же.

Гудки продолжались, и сердце уже разрывалось, и все труднеестановилось дышать.

«Абонент не отвечает, — прервав гудки, доверительно сообщилему из трубки чужой голос, — или временно недоступен. Попробуйте…»

— Я уезжаю, — сказал Данилов в сторону своего кабинета иподнялся. Таня вышла из стеклянной двери, посмотрела на него и вдруг сделалашаг назад, как будто собиралась убежать, и с размаху плюхнулась на стул. — Есличто-то срочное, я на мобильном. У вас есть телефон капитана Патрикеева?

— Андрей Михайлович, что случилось? — пробормотала Таня.

— У вас есть телефон Патрикеева?

— Не-ет.

— У меня на столе записка с номером. Ира, пожалуйста,позвоните ему и уточните, будут ли они опечатывать дверь и кто из нас долженпри этом присутствовать. Я думаю, что не станут. Таня, позвоните мне вечером, яскажу, будем ли мы завтра работать. Ира, свяжитесь с Сашиными родственниками испросите, не нужна ли наша помощь. Не финансовая, а… человеческая. Финансовую япредложу сам. Все понятно?

В первый раз в жизни ему было все равно, понятно сотрудникамили непонятно. Не глядя он натянул пальто и вышел из офиса.

Руки были мокрыми и неприятно скользили но рулю, и насветофоре он старательно натянул перчатки. Мать всегда сердилась, что у неговлажные руки.

Как у лягушки.

«Что такое с твоими руками? Что ты ими делаешь? Разве можноиграть на рояле такими руками?»

Маленький Данилов часто рассматривал свои ладошки, пытаясьпонять, почему они не нравятся матери и что он должен сделать, чтобы они ейпонравились. Он стал вытирать их о штаны, и, заметив это, мать всякий разшлепала его по рукам. До сих пор в ее присутствии ладони иногда начинали сильногореть.

Когда он перестал играть, — они стали сухими, и он дажезабыл, как это — влажные ладони.

До Марты было далеко — много светофоров и пробок в центреМосквы. Он еще раз набрал ее номер и еще раз выслушал предложение перезвонитьпозже.

«Если с ней что-то случилось, я перестану существовать, —подумал Данилов спокойно. — Я не умру, конечно, что за глупости. Меня простобольше не будет».

В машине было холодно, а он позабыл про отопитель. Дыханиеоседало на стекле, как будто стягивало его белесой пленкой, и время от временион тер стекло, разрывая пленку.

Если с ней все в порядке, господи, я в тебя поверю. Правда.Я никогда в тебя не верил, и очень гордился этим, и знал, что, кроме физики,химии и биологии, на свете нет ничего, во что можно было бы уверовать, но еслис ней все в порядке, я поверю. Я знаю, что меня не за что любить, господи, иты, наверное, тоже меня не любишь, но она ни при чем. Пусть с ней все будет впорядке. С ней и с лысым и мягким мышонком, о котором я не знал, что он — мой.

Не ради меня. Ради нее самой. Пожалуйста.

Он просил и ужасался тому, что просит, и ничего не мог ссобой поделать. Он знал, что одному — без того, с кем он разговаривал и когопросил, — ему не справиться.

Поставить машину было, конечно, негде, и, не думая ни о чем,Данилов бросил ее посреди дороги, включив аварийную сигнализацию.

За чистым стеклом раздвижных дверей, дико и нелепопристроенных к крылечку старого отреставрированного особняка, угадываласьпросторная умиротворенная приемная, со стойкой из мрамора, с кожаной мебелью ивсеми необходимыми символами достатка и процветания.

— Как мне увидеться с Мартой Черниковской? — спросил Даниловпиджачно-официальную барышню, восседавшую за стойкой. Сильно пахло кофе идухами, и искусственная елка сияла в середине чистого плиточного пола —маленький плезир всем работающим здесь иностранцам, привыкшим ждать Рождества сапреля.

— Вы договорились о встрече? — спросила барышня деловито.

— Нет. У нее не отвечает мобильный телефон, и я не смог сней связаться.

— Одну минуточку, пожалуйста.

Охранник с заправленным за ухо витым шнуром микрофона пилкофе и смотрел в чистое стекло. Данилов воспринимал все окружающее так остро,что у него болели глаза. Он не знал, найдет ли барышня Марту. И не знал, чтостанет делать, если не найдет.

И не знал, сможет ли он ждать, пока она наконец ееразыщет!..

Он шевельнулся, и барышня подняла на него любезный взгляд.

— Еще минуточку, пожалуйста.

Барышне было наплевать, на месте Марта или нет.

Она еще послушала, кивнула и положила трубку.

— Она уехала в банк на проверку, — сказала она Данилову, —должна сейчас вернуться. Может быть, вы подождете или оставите ей сообщение?

— Передайте, пожалуйста, чтобы она перезвонила АндреюДанилову, — выдавил он сквозь перехваленное спазмом горло, — это очень важно.Пожалуйста.

— Конечно, — с некоторым удивлением произнесла барышня ивдруг пристально на него взглянула. — Может быть, все-таки подождете?

— Нет, — отказался Данилов, — спасибо.

Он прошел вестибюль и вышел на улицу, стараясь дышатьглубже. Дышать было трудно.