Не будет фанфар и долгих прощаний.

Мы просто сядем в роллс-ройс отца и вернемся домой.

В наш настоящий дом. Где родились, росли, играли и дурачились. В наше маленькое королевство, куда не могли попасть даже самые злые и коварные из колдуний. Даже самые страшные из врагов.

Потому что там живет король, которому на нас не всё равно.

Глава 30

Когда я уже собираюсь подняться с кровати и вернуться в свою комнату, слышу Питера. Громкость его голоса увеличивается, но сам он не приближается – значит, начал орать. Или просто очень громко разговаривать.

Замираю на краюшке кровати, навострив уши, как заяц.

Понятное дело, что после появления отца и всего вот этого, Питер теперь нас с Нейтом и пальцем не тронет до отъезда, но это правило не касается мамы. А мне не хочется стать катализатором его гнева. Если он сейчас злится, а я выйду и, увидев меня, он взбесится окончательно – будет нехорошо.

Если не получается провести последний день «в кругу семьи», то пусть он будет хотя бы просто нейтральным. Нейт прав, мама это сама выбрала и мы не должны страдать за ее выбор (например, оставаться в доме, как я раньше хотела, только чтобы Питер не начал ее лупить, едва мы уедем) – но и нарочно выставляться я тоже не планирую.

Один день.

Даже меньше двадцати четырех часов.

В это же время завтра мы уже будем в папином доме.

Думаю, за это время я смогу, если очень постараюсь, не выводить из себя Питера и не докучать маме. Я стану тенью отца Гамлета. В детстве я даже играла в такую игру – мнила себя вором, забравшимся в дом, и бегала по особняку отца, скрываясь от прислуги, мамы и брата. Стараясь не попадаться никому на глаза, чтобы они не «вызвали полицию». Конечно, хватало меня ненадолго, зато, наверное, для предков эта игра была самой любимой.

Им участвовать не надо, я по собственному желанию не мельтешу у них под ногами. В общем, шикарно.

Думаю, сегодня я сыграю в эту же игру. Только в этот раз она будет немного подольше, и к соблюдению правил игры подойду несколько требовательнее.

Жду, пока Питер не угомонится.

Через пару минут он вроде как затихает – если прислушаться, то я могу различить мамино щебетание. Однако, как только, поднявшись, подхожу к двери – его рев вновь становится настолько громким, словно он кричит в рупор.

Невольно прижимаюсь к стене.

Вновь мамино щебетание.

Решаю, что ждать прекращения их спора в спальне – не самый лучший вариант. Если вдруг Питер потом решит переместиться сразу на кровать (не знаю, сколько он уже успел выпить), то получится фиаско. Потому, осторожно приоткрыв дверь, выскальзываю в прихожую.

Отсюда видно лишь кусочек кухни, потому, двигаясь крабиком, я в силах незамеченной добраться до гостиной. Сажусь в самое дальнее кресло.

Черт, была бы лестница чуть левее, и я смогла бы забраться в свою комнату уже сейчас. Но она изножьем выходит аккурат на вход кухни. Подняться и не попасться на глазу отчиму не получится не при каких раскладах (ну только если, как в прошлый раз, он сам не сделает вид, что меня не заметил).

Бам!

Судя по грохоту – кулак Питера с силой опустился на бедный кухонный стол:

– ..ты действительно не понимаешь, Гвен!?

– Тише, милый, тише.. – вновь щебечет мама чуть ли не шепотом; чтобы разобрать, что она говорит, приходится очень сильно вслушиваться – я завтра с утра пойду в школу, я скажу им, что..

– Да насрать мне, что ты им скажешь! И на эту треклятую школу мне тоже насрать! Да разуй ты глаза! Я..

– Не стоит, Питер.. – вновь аккуратно, словно вода, обтекающая камень, перебивает его мама – я все обдумала. Ничего страшного не случится.

– Уже случилось, черт возьми! – вновь удар кулака о стол.

Я рефлекторно дергаюсь в кресле. Каждый удар достаточно громкий и неожиданный. Точно раскаты грома в ясный денек.

Питер и раньше, конечно, бушевался.

Но чтобы пить перед работой, а теперь уже и долбить кулаками по столу.. думаю, он все-таки принял свое поражение не так спокойно, как показал папе, едва тот проделал этот финт с кадыком.

Думаю, он просто не конченный осел и не хотел получить еще. На деле, слыша его ругань, очевидно, что подобный расклад событий его задевает очень сильно.

Быть может, даже сильнее, чем маму.

Маму это задевает тем, «что скажут люди»? И решение своей проблемы она уже придумала. Более того – завтра с утра пойдет воплощать ее в жизнь.

Что задевает Питера, мне сложно судить. Но, наверное, как минимум – что его унизили, как мужчину. Что все-таки сделали не так, как он хочет. Что у него забрали не только право по-своему воспитывать, а еще и в принципе изъяли нас «из оборота». Мне кажется, предложи ему добровольно нас сбагрить – он бы и не думал. Сам почти на каждой встрече бросал отцу, мол, какого черта он не заберет нас к себе, если такой крутой.

В этот момент обычно вмешивалась мама, накидываясь на Питера.

Но бросить нас Питеру самому – это одно. А вот, активно борясь, все равно проиграть и дать забрать – это, думаю, другое. Тем более для такого, как он, которому важно, чтобы все было по его. Чтобы все его уважали и слушали.

Отчасти, с какой-то больной точки зрения, это даже приятно. Хотя бы Питеру не плевать на то, что мы переезжаем. Пусть ему не плевать и со своей колокольни, но все равно.

Однако, все встает по своим местам, когда в ответ на очередное мамино щебетание я слышу яростное:

– Да насрать мне на все это дерьмо, дура! – маму он никогда не оскорблял, ни при каких обстоятельствах; по крайней мере, я ни разу такого не слышала – дело не в его ублюдках, и ни в их чертовой школе! Дело во мне – можешь ты это понять?! Мне страшно, ты слышишь меня? Ты думаешь, он не выполнит своего обещания? Черт, да он мочил людей и за грехи поменьше!

– Господи.. – вздыхает мама – ну откуда тебе-то это знать?

Ах вот оно в чем дело.

Даже здесь я рано польстилась. Теперь, если честно, даже чувствую себя какой-то еще более ничтожной. Одно то, что мне польстило, что отчиму не все равно на наш отъезд – уже было