опять потрачены зря и привлекать она его за прошедшую неделю больше не стала?

Мог ли это быть тщательно продуманный план, или просто Питер переиначил на свой лад мамину обычную привычку наряжаться везде и всюду, чтобы выглядеть сногсшибательно и никогда не допустить ни у кого мысли о своем возрасте или дефектности?

Трясу головой, поняв, что она скоро взорвется.

Слишком много «открытий» для одного дня.

Все это уже неважно. Как бы то ни было, завтра мы переезжаем и все, что остается в стенах этого дома – остается маме и Питеру (последнему не очень надолго). Я больше не имею к этому никакого отношения.

Хоть все обстояло так, как решил пьяный мозг отчима, хоть нет – мне совершенно плевать.

По крайней мере, я пытаюсь себя в этом убедить.

Проходит, наверное, минут двадцать прежде, чем поредевшие крики Питера с кухни совсем умолкают. Он даже перестает бурчать себе под нос. Просто периодично пьет, о чем свидетельствует звон стакана.

Решаю, что теперь могу уже проскользнуть мимо, не привлекая к себе лишнего внимания.

Тихо встаю с кресла, выхожу в прихожую, оттуда подхожу к лестнице.. когда слышу:

– А.. Джейзи.

Грохот отодвигаемого стула за спиной. Я резко оборачиваюсь, так и замерев на первой ступени. Питер встал.

Смотрит на меня.

Решив не ждать с моря погоды, тут же, испугавшись не на шутку, тараторю:

– Только тронь! Папа тебя убьет!

Он с отвращением (словно я была единственной, на кого он возлагал надежды, а сказала самое мерзкое, что вообще могла) фыркает:

– Нужна ты мне.. – и пьяной походкой выруливает из кухни, повернув в коридорчик, ведущий к комнате Наре (там же и уборная) – я поссать встал.

После чего, все-таки, на мгновение останавливается и обернувшись, долго-долго смотрит на меня. Я уже готовлюсь пробежать самый быстрый спринт вверх по лестнице, когда он презрительно бросает:

– А ведь я считал тебя как за дочь. Ты всегда была такая вежливая и.. благодарная девочка – его глаза стекленеют и он тут же раздраженно плюет – не удивительно, что при такой матери ты оказалась такой же двуличной сукой. Вся ваша семейка – одна большая гнилая помойка..

И продолжив бурчать что-то под нос, окончательно скрывается в коридоре.

Наверное, под моими вечными страхом и робостью пред ним он понимал вежливость и благодарность? Потому что я лично никогда к нему ничего, кроме животного ужаса, не испытывала. Я просто его боялась, боялась любым лишним словом навлечь на себя гнев – потому говорила как можно меньше (а лучше вообще молчала), во всем соглашалась с ним и так далее.

Не знаю, где он там увидел вежливость или уж тем более благодарность.

Ладно, уже неважно.

Это тоже уже всё неважно.

Глава 31

Спала я очень паршиво.

Мне кажется, как и Нейт.

Как и Эби, а значит, как и мама, которая поднималась успокаивать ее раз пять за ночь, после чего просто унесла с собой в спальню.

Последняя ночь точно запомнится, потому что оказывается самой худшей из всех, что я здесь провела. Если вечером, когда я уходила спать, Питер просто пил (иногда бурчал, если провокации в виде Нейта или мамы проходили мимо, но когда все улеглись – перестал бурчать), то ночью я проснулась от жуткого грохота.

Даже не сразу поняла, что это где-то в доме. Думала, произошла какая-та авария на улице, и это шум из окна. В какой-то момент даже решила, что ветром выбило окно где-то на первом этаже.

Как выяснилось – это были первые жертвы урагана «Питера».

Он разбил свой стакан, из которого пил. И судя по его дальнейшим крикам – разбил его нарочно. Потому что не прошло и минуты, как зазвенело что-то другое. Вновь крики и вновь звон.

Накрывшись, совсем как в детстве, одеялом с головой – я просто лежала и предвкушала следующую ночь, когда, в своей комнате на втором этаже отцовского дома, я буду спать в кровати под своим любимым огромным пледом, а детский ночник будет отгонять различных злых колдуний, которым, по большому счету, до меня уже не будет никакого дела.

Наверное, именно тогда (телефон показывал четверть первого ночи) я окончательно – не только разумом, но и чувствами – наконец, полностью поняла Нейта. И стала так же, как и он, жаждать этого переезда. Без оглядки на последствия для мамы, на последствия для Питера, и вообще на всю их дальнейшую жизнь.

Просто переехать.

Чтобы было, как лучше для меня.

И все.

Звоны и грохот битой посуды доносились снизу еще минут десять. Мне кажется, за это время можно было перебить все, что только бьется в этом доме.

Я так и решила, когда грохот стих.

Заснула. А когда проснулась от того же самого – то время на часах едва перевалило за два часа ночи. Значит, не прошло даже часа.

Он вновь что-то бил и кричал.

Может быть, тот период затишья возник, потому что к нему приходила мама. Наверняка, когда он разбудил своим ором и ее, она вышла узнать, в чем дело (или, и так зная причину – вышла попытаться успокоить отчима). Я даже практически вижу, как она едва запахнула свой нежно-розовый шелковый халат на короткой атласной сорочке. Ее светлые волосы небрежными волнами раскиданы по спине и на плечах. Глаза сонные, изящные движения руками получаются не больше, чем небрежными и слегка дергаными.

Она только проснулась, потому не сразу может идеально вжиться в образ.

Думаю, Питер ее не послушал. Или просто не успел забыть свою версию про то, что она все еще пытается вернуть папу. Так или иначе, он буйствовал всю ночь. С перерывами на час, самое больше – на полтора (с трех до полпятого утра).

Я постоянно просыпалась.

Эби постоянно кричала через стену.

Мама постоянно поднималась.

Питер пил.

Да, таким я его еще точно не видела. Чтобы не происходило в его жизни (в те два года, которые я видела), он воспринимал все с определенной долей надменности и агрессии, но не позволял себе уходить на дно. Он мог весь вечер жужжать маме о том, каких говноедов полон этот мир. Какой ублюдок этот Зак, который еще сто лет назад занял место, которое Питер почему-то решил, что принадлежало ему. И так далее, и так далее. Он мог ненавидеть весь мир, мог решать что весь мир его недостоин или просто бороться 24/7 с ветряными мельницами.. но напиваться вдрызг.

Буянить, рушить