Всех в этом доме волнует что угодно, только не самое главное событие, ставшее итогом этого скандала – что мы переезжаем.

Каждый нашел свою причину злиться и горевать. Словно нарочно, обходя вниманием главную.

А может, для меня она главная? Нейта же это так не парит.

Может, из-за того, что я считала, будто несмотря на все обращение с нами, нас тут все-таки любят и лелеют? Потому и ожидала от этой новости чего-то большего. Слез, семейных вечеров, попыток наверстать упущенное, злости на крайний случай, или хоть какой-то рефлексии.

А Нейт сразу понимал, насколько маме с отчимом на нас плевать. Потому для него совершенно не удивительно, что и сейчас их волнуют только свои личные проблемы.

Да, эти проблемы связаны с нами.

Разумеется.

Но только не с тем, что нас могут больше не увидеть.

– Откуда?! – Питер вновь ревет на весь дом, точно разъяренный гризли – только идиот этого не знает!

– Половина этой чуши в сети о Джеке – просто домыслы.

– Мне не нужна твоя ахинея – от маминых утешений он только еще сильнее раздражается – и бурда о том, что все это были просто слова. Мы оба знаем, черт подери, что это не просто слова! Ты мне два года заливала в уши дерьмо о том, как он опасен, и что поэтому дети не могут встречаться с ним наедине! А теперь говоришь о домыслах?!

– Я имела ввиду совсем не это, когда говорила про опасность.. – голос мамы вновь мягкий и, кажется, изрядно утомленный – да, Джек опасен.. но в другом смысле.

– В каком? В каком, черт возьми?!

Молчание.

– Скажи мне, Гвен! – вновь удар кулака о стол – скажи, в каком смысле он опасен, если не в том, что мочит людей как мух и теперь у него на прицеле я?!

– Если он когда-то и убивал кого-то.. – уклончиво отвечает мама – то.. только тех, кто мешали его бизнесу. Я правда не уверена, что он станет..

Я буквально слышу «мараться», но мама находит более мягкое слово:

– ..что он станет рисковать из-за тебя.

– Нет, не увиливай от темы! – звон стакана; судя по всему, Питер опрокидывает по ходу разговора порцию за порцией – ты сказала он опасен не в этом плане, а в каком?

Тут уж даже я подаюсь во внимание.

Питер только что сказал, что мама не пускала нас видеться с папой одних, потому что он опасен в каком-то плане. Сегодня она угрожала папе, что расскажет нам нечто, из-за чего для нас может быть опасен этот переезд к нему. Что-то, что разрушило ее жизнь, разрушает его..

Что это может быть, если в мамином понимании убийство людей в сравнении с этим не́что – просто детский лепет?

Повисает пауза.

Я даже не выдыхаю, боясь из-за шума струи воздуха не услышать что-то важное. Но идет мгновение, другое.. а ответа так и нет.

Вновь звон стакана. Еще одна порция.

Да, завтра ему на работу точно не светит.

Уже наверняка.

– Ну же, Гвен – требует Питер – скажи мне, чего бояться, если не смерти!?

– Милый, тебе пора спать..

– Убери руки! – вновь орет – чего мне бояться еще от этого гребанного ублюдка! Говори мне!

– Питер, ты пьян..

– Убери руки! – вновь грохот.

То ли оттолкнул маму, то ли уронил что-то со стола, то ли может соседний стул. Мне не видно кухню, потому остается только гадать.

Видимо, мама больше не предпринимает попыток увести отчима спать, так как он больше не вопит «убери руки».

– Твое дело – заявляет она в итоге и уже второй раз за день я не слышу в ее голосе привычного жеманства, растягивания гласных; обычный усталый голос взрослой женщины, из-за чего теряется всякая эфемерность и какая-та сказочная недосягаемость ее образа в целом – хочешь пить всю ночь, пей. Мне завтра с детьми рано в школу. И надо выглядеть хорошо. Так что я спать.

– Ну и вали.. – язык у него не заплетается, но почему-то по голосу понятно, что очень скоро Питеру станет сложно держать в одной кучке все свои мысли, и уж тем более обличать их в слова – вали на хрен. Давно пора было тебя послать.. к черту.. и к этому твоему ублюдку.. Думаешь я не знаю, почему ты на самом деле лезла на каждую встречу с ним, а? Почему никогда не осекала, когда он с тобой фамильярничал?

– Я всегда его осекала.

– Никогда! – очередной удар по столу – это я всегда ставил его на месте! А ты и ухом не вела, как он то «детка», то «крошка». А красилась.. – его голос сочится презрением – сколько часов ты тратила всякий раз перед этими встречами на шпаклевку. Как на свадьбу. И всегда какое-то новое платье..

– Это просто бред – мама выходит из кухни, добавив на ходу – ты ужасно напился, Питер, и говоришь какую-то ерунду.

– Вот я долбанный олень! – продолжает кричать он, сопровождая каждое слово теперь уже серией ударов кулака о стол – как я сразу мог не понять этого! Тебе плевать было на детей! Ты шла туда всякий раз – потому что тебе не терпелось самой его увидеть! Покрасоваться перед ним, как долбанной шлюхе! И меня тащила, чтобы я и подумать о таком раскладе не мог! Конечно, какая нормальная женщина будет тащить мужа на встречу с бывшем, перед которым хочет выстебнуться!? Как с ребенком! «Положи на самое видное место, чтобы он никогда не увидел!» – Питер истерично смеется и вновь слышу звон стакана – как с ребенком, твою мать! И теперь из-за тебя, дешевой шлюхи, и этих твоих ублюдков, меня застрелят где-нибудь за углом, как паршивую собаку!

Думаю, он уже говорит сам с собой, или просто не услышал, как хлопнула еще минутой ранее дверь спальни, когда за ней скрылась мама. Может, она, конечно и слышит все, что он продолжает орать – но по крайней мере никак не реагирует.

Пытаюсь представить, могло ли быть такое на самом деле. Могла ли мама, как и решил Питер, ходить на наши встречи с папой, выряжаясь как в последний раз (а это правда), чтобы привлечь его? А может, даже однажды заставить одуматься и вернуться к ней?

Не поэтому ли она во много раз сильнее обычного злилась, когда в эти встречи папа отпускал какие-то сальные шуточки про ее возраст или вид? Потому что это лишь доказывало, что усилия