Алена стояла и стояла под забором, пытаясьободрить себя, но ощущая все большую слабость. Тошнота не унималась, ногиподкашивались. Да она ведь упадет сейчас! Упадет – и будет лежать под забором,добрым людям на потеху. Ох, как ей худо, как худо… Уж не отравилась ли она?Вернее, не отравлена ли? Может статься, Фрицу до того опостылела холодностьлюбовницы, что он решил сжить ее со свету? Или вновь достигла ее длань неведомогозлодея, некогда уже пытавшегося погубить ее – и погубившего бы, если б не Егор…Егорушка!

Облик, возникший вслед за этим именем,светлый, незабываемый облик, который Алена так старательно, так мучительногнала от себя все эти дни, вовсе лишил ее сил, и она непременно упала бы, когдаб чьи-то руки вдруг не подхватили, не встряхнули.

– Алена! Что с тобой? – долетелоткуда-то издалека знакомый голос.

– Егорушка… – слетел с губ легкийшепоток, и голос стал ближе, резче:

– Какой я тебе Егорушка? Опомнись! Очнись!Леньку не узнаешь? Алена, да Аленка же!

Он тряс ее с таким старанием, что постепеннообморочная мгла слетела с нее: так утренний ветер срывает с ветвей клочьяночного тумана. Алена открыла прояснившиеся глаза:

– Ой, Ленечка! А я что-то занемогла, едване упала.

– Видел, – буркнул Ленька, стревогой вглядываясь в ее враз выцветшее лицо. – Тебе бы лечь! Может, ненадо – ну, всего этого?.. Я дам знать, мол, не сладилось…

– Да ты что? – от испуга голос Аленыобрел твердость, да и вся она вмиг пришла в себя. – И думать не могиотложить! Завтра уже последний день, завтра будет не до этого! Нет, тольконынче. Я обещала Катюшке!

– Ну, пошли, коли обещала, – хмуропромолвил Ленька. – Сейчас, думаю, самое время тебе появиться. Пошли, дайруку – я поддержу. Да не бойся, нас из окошек не видно. Ох уж эта КатеринаИвановна! Сама во грехе и других во грех вовлекает!

Он что-то бубнил, бубнил себе под нос, ноАлена не сомневалась (она ведь знала Леньку как саму себя!), что сейчас у негона языке вертится лишь один вопрос: «Кто такой Егорушка?»

Конечно, она никогда не сможет ответить.Утешало только то, что Ленька и не спросит никогда.

* * *

В сенях играла с кошкою стряпуха Агаша. Увидеввнезапно появившуюся на пороге барыню, сорвалась с места, осенила себя крестнымзнамением, разинула было рот: поднять крик, да Ленька приобнял ее, шутливоткнул локотком – Агаша и сомлела в его внезапных объятиях, о коих давно ибезуспешно грезила.

«Ну и ну! – повела бровью Алена, входя всветелку. – Ох, Ленечка, что бы я без тебя делала!»

Она приостановилась, мысленно надевая личинуудивления. Катюшкиного возка у крыльца нет, значит, она должна прежде всегоудивиться, внезапно застав здесь подругу. Все остальное – потом.

Можно было не стараться! Даже приклей, дажеприколоти она себе гвоздями десяток личин с десятком разнообразнейшихвыражений, все они слетели бы, как шелуха с луковки, оставив только выражениеизумления. Ибо так, как сейчас, Алена не изумлялась никогда в жизни.

В кабинете, в котором всегда царил образцовыйпорядок, чудилось, пронесся ураган, самым причудливым образом нагромоздив наполу горы книг, разметав рукописи, раскидав заботливо хранимые модельки пушеквсех времен и народов!

Впрочем, нет. Никакого разгрома. Горытолстенных книг сложены стопою – изображают крепостные стены. А пушки –артиллерию осажденной крепости. Здесь разыгрывается жаркая баталия! Гарнизонпредставлен был Катюшкою в полном боевом вооружении: пышные груди обнажены, даи на всем теле нитки нет. Только на ногах обуты ботфорты с поднятыми отворотами,которые, впрочем, не высоки, и даже не достигают бедер, опутанных –ей-богу! – цепями, на которых висит немаленький замок, прикрывающийглавную сокровищницу «осажденных».

– Ба-бах! – звонко выкрикнулаКатюшка, хватая в обе горсти еще стоящие на «стенах» пушечки и швыряя ихвперед. – Ба-бах!!!

– Fehlschuss! Ура! Промах! – в одинголос взревела армия осаждающих.

Понятно, почему – в один. Всю армию единоличноявлял собою Фриц, одетый… вернее, обутый в такие же ботфорты. Впрочем, на нембыла еще треугольная шляпа. Он шел с оружием наперевес… Оружие производилобольшое впечатление! Алена очень кстати вспомнила, что это место мужикичастенько называют прикладом, – и едва сдержала смех: до чего же меткосказано!

– Сдаваться! Даваться! Отдаваться! –закричали «осаждающие», грозно потрясая «прикладом».

«Осажденные» упали на колени.

– Смилуйтесь над нами, храбрыерыцари! – жалобно закричали они (тоже, разумеется, в один голос). –Мы готовы сдаться… или отдаться, как пожелаете! Но мы изнемогаем от голода ижажды! Нас надо напоить, накормить – а потом мы с радостью откроем воротакрепости доблестным победителям!

– Извольте! – милостиво согласились«храбрые рыцари».

Алена отшатнулась за порог, опасаясь, что Фрицобернется к поставцу за водкою и заметит ее. Конечно, можно было ужепоказываться – усомниться в измене Фрица не мог бы и невинный младенец! –однако ее разбирало любопытство: чем же закончится баталия, – а потому онане хотела быть замеченной раньше времени.

Oднако в делах воинских Алена оказалась вовсенесведуща. Оказывается, силы осажденных подкрепляли не хлебом и водой, и дажене вином и водкою, а – ну, Катюшка! ну, выдумщица! – тем же самым«прикладом»! Алена глазам не поверила, когда Катюшка подползла к Фрицу наколенях, облизнула свои хорошенькие губки, приоткрыла их – и приняласьнасыщаться с таким пылом, словно собиралась лишить «осаждающих» их главногооружия. Но «храбрые рыцари» были тоже не лыком шиты! Мгновенно постигнувковарные замыслы «осажденных», они опрокинули хитрый гарнизон на спину иворвались в ворота таким решительным боевым маршем, что не прошло и минуты, какпобедители и побежденные вцепились друг в друга и огласили округуторжествующими стонами.

Алена великодушно выждала, пока они затихнут,и только тогда ступила наконец на поле боя.

* * *

Cколько ни повторяла она про себя подробностисвоего поведения, все это вылетело из головы. Алена пыталась придать лицувыражение, которое некогда, в схожую минуту, было у Катюшки, но стоиловспомнить ее вытаращенные глаза и беззвучно открывающийся рот, как в еесобственный рот тут же попала смешинка. Засела она так прочно, что Аленаиспугалась, как бы всего дела не испортить, и решила особо не изощряться: всеравно в лицедействе ей никогда не сравниться с Катюшкою.