у него практически в неограниченном количестве. Через юного переводчика ему удалось убедить Писарро, что всего за два месяца он заполнит комнату, в которой его держали, такими же предметами на высоту его вытянутой вверх руки. Для наглядности он провел на стене соответствующую линию. Как это было принято у испанцев, соглашение было тут же заверено нотариусом. Из источников не совсем ясно, обязался ли Писарро освободить Атауальпу, если тот выполнит обещанное, но это условие явно подразумевалось, как само собой разумеющееся[837].

И снова, как некогда Кортес с Монтесумой, Писарро проследил, чтобы даже в плену с Атауальпой обращались так, как заслуживал Сапа Инка. Соответственно, тот имел возможность принимать гонцов, назначать новых должностных лиц, совещаться с советниками и отдавать приказы. Его знати, представителей которой теперь рутинно называли орехонами, также было позволено сохранить свои привилегии. Эта ситуация очень устраивала Писарро сразу по двум причинам: она обеспечивала ему достаточно времени, чтобы дождаться подкрепления, а также гарантировала возможность узнать как можно больше о политической и военной ситуации в Тауантинсуйю. По мере того как Атауальпа и его приближенные ближе знакомились с похитителями, объем таких сведений существенно возрастал. Как писал один конкистадор, держа Сапа Инку при себе, испанцы чувствовали себя абсолютно спокойно и уверенно: Атауальпа производил впечатление «наиболее утонченного и способного [туземца], которого мы когда-либо видели, очень желавшего изучить наши обычаи, из-за чего он даже научился отменно играть в шахматы»[838]. Безусловно, он также мог проявлять бессердечную жестокость, продолжая отдавать приказы об умерщвлении многих своих противников. Когда он услышал, что Уаскара эскортируют в Кахамарку из Куско, он приказал казнить своего сводного брата, вместо того чтобы подчиниться решению Писарро сохранить ему жизнь. Писарро сделал вид, что поверил рассказу Атауальпы об убийстве Уаскара его собственными телохранителями, хотя и понимал, что никто не осмелился бы убить брата Сапа Инки без четкого приказа Атауальпы[839].

Время шло, выкуп Атауальпы – сокровища, которые он обещал в обмен на свою свободу, – поступал очень медленно, и испанцы начали все больше раздражаться. Чтобы продемонстрировать свою добрую волю, Атауальпа согласился с Писарро, что трем людям последнего – Мартину Буэно, Педро де Могуэру и Хуану де Сарате – следует разрешить отправиться в Куско, столицу инков, чтобы они могли проследить там за сбором партии сокровищ, и предоставил воинов, которые должны были доставить их туда на носилках. Покинув Кахамарку в начале нового, 1533 г., эти трое прибыли в Куско через два месяца, что можно считать подвигом, учитывая, что по прямой расстояние между двумя городами составляет добрых 1200 км, а дорога идет через Центральные Анды. Пересекая водораздел между Тихим океаном и бассейном Амазонки, эта группа должна была преодолеть бурные потоки и несколько второстепенных цепей крутых гор – такое путешествие можно сравнить с маршрутом от Женевского озера до восточного края Карпат или от Пайкс-Пик на юге Скалистых гор до канадской границы[840].

Военачальник Атауальпы в Куско получил строгое указание разрешить трем испанцам забрать сколько угодно золота из Кориканчи – храма солнца, внутренние стены которого были облицованы этим драгоценным металлом. О том, какое впечатление произвела на трех посланников столица инков, не сохранилось никаких сведений, кроме замечания Хуана де Сарате об удачной планировке и качественном мощении улиц Куско, и еще о том, что за восемь дней, которые испанцы там провели, им не удалось осмотреть все достопримечательности[841]. Разумеется, конкистадоры были заняты более важным делом: они собрали так много золота и серебра, что его было практически невозможно доставить в Кахамарку. Доказательством власти Сапа Инки над своими подданными является то, что сокровища несли не менее 700 носильщиков, которые сопровождали эту троицу на обратном пути[842].

Тем временем Эрнандо Писарро, также при содействии Атауальпы, добрался до Пачакамака, города непосредственно к югу от современной Лимы. Он вернулся в Кахамарку нагруженным золотом и в компании Чалкучимы, самого могущественного военачальника Атауальпы в регионе. Эрнандо убедил Чалкучиму – как оказалось, солгав, – что Сапа Инка просил о встрече с ним. Он настойчиво расспрашивал Чалкучиму о золоте, которое, как он предполагал, тот вывез из Куско после поражения Уаскара. По возвращении из Куско Буэно, Могуэра и Сарате с их огромным грузом Эрнандо пришлось обуздать свою неуместную подозрительность, но в целом вышло неловко. Теперь приоритеты Франсиско Писарро снова изменились: собранным сокровищам нужно было придать транспортабельную форму.

Процесс переплавки начался в первых числах мая. В только что построенные горны было загружено более 11 т изделий из драгоценных металлов. Это позволило выплавить невероятные 690 кг 22,5-каратного золота и 11 800 кг серебра – количество слитков, несравненно превосходящее все, что испанцы когда-либо видели в Новом Свете. Богатства тщательно поделили на равные доли, которые Писарро и небольшая группа его советников затем распределили исходя из своей оценки заслуг разных конкистадоров. По решению – вероятно, опрометчивому – этой группы, включавшей Сото и нотариуса Мигеля де Эстете, ни Диего де Альмагро, ни кто-либо из его примерно 200 пехотинцев и 50 всадников не получили ни одного слитка. Они только недавно добрались до Кахамарки, прибыв туда из Панамы 15 апреля, и не принимали участия в захвате Сапа Инки[843]. С точки зрения Альмагро, это могло выглядеть только как обман доверия со стороны Писарро. В конце концов, в момент отъезда Писарро из Панамы ими было достигнуто соглашение, что Альмагро останется там, ожидая указаний о наборе подкреплений в случае необходимости.

Прибытие Альмагро дало Атауальпе весомые основания для беспокойства. Этот конкистадор демонстрировал к нему очевидную неприязнь, и она казалась еще более острой в отсутствие некоторых испанцев, с которыми Атауальпа подружился за последние несколько месяцев, поскольку многие из них предпочли поспешно вернуться в Испанию со своими недавно приобретенными гигантскими состояниями; среди них был и один из любимцев Атауальпы, Эрнандо Писарро. В отличие от сравнительно дипломатичного Эрнандо, Альмагро был человеком грубым, а его многочисленные последователи заставили Сапа Инку осознать, что в регион теперь будут без конца прибывать все новые испанские рекруты, оружие и лошади. Напряженность лишь усилилась из-за слухов, что Атауальпа приказал своему наместнику в Кито, опытному военачальнику по имени Руминьяви, организовать вооруженное сопротивление незваным гостям[844]. Вне зависимости от их истинности, Франсиско Писарро отнесся к этим слухам со всей серьезностью и тем же вечером удвоил число часовых. Если он и в самом деле обещал освободить Атауальпу после того, как тот доставит ему выкуп в полном объеме, то теперь у Писарро были веские причины этого не делать. Эти слухи также поставили Писарро перед незавидной дилеммой. Он очень хотел как можно скорее отправиться в Куско. Но как обеспечить надлежащую охрану для Сапа Инки в Кахамарке на время его отсутствия? Вариант взять Атауальпу с собой был еще более проблематичным: присутствие Сапа Инки, скорее всего, спровоцировало бы нападения местных жителей. Постепенно Писарро с неохотой пришел к выводу, что единственный реальный выход из сложившейся ситуации – казнить Сапа Инку как предателя. Был организован импровизированный судебный процесс с участием Писарро и Альмагро в качестве «судей» и Санчо де Куэльяра в качестве нотариуса. Они признали Атауальпу виновным в типично западных преступлениях – узурпации власти, братоубийстве, идолопоклонстве, полигамии и мятеже – и приговорили его к смерти[845].

26 июля 1533 г. Сапа Инку вывели на центральную площадь Кахамарки и привязали к столбу. Как велел ему долг, монах Висенте де Вальверде сделал все возможное, чтобы убедить приговоренного принять крещение. Это была стандартная процедура, однако на кону стояла не только вечная жизнь. В случае если Атауальпа откажется, его должны были сжечь заживо; напротив, если он примет крещение, ему предстояло быть задушенным гарротой. Таким образом, формальную просьбу Атауальпы о крещении, которую и исполнил брат Висенте, пока окружавшие их испанцы нараспев читали Символ веры[846], следует понимать в контексте представлений инков о том, что тело