технического персонала». Для проверки этой версии на радиостанцию был направлен советский специалист[583]. Подобное давление, усугубляемое общей атмосферой насилия, помогает понять, почему польские радиопередачи на протяжении первого послевоенного года все более благоприятно освещали деятельность нового режима. Кроме того, тех журналистов, которые обнаруживали готовность к сотрудничеству, поощряли материальными благами, включавшими продовольственное и медицинское обслуживание, в то время как те, кто проявлял неповиновение варшавскому начальству, лишались работы, а вместе с ней и продуктовых карточек.

Даже не будучи поначалу коммунистами, многие радиожурналисты к концу года успешно осваивали коммунистическую лексику. Тот же самый директор радиостанции из Быдгоща, которому пришлось защищаться от обвинений в нелояльности после 9 мая 1945 года, уже через месяц в своей переписке сообщал, что теперь он общается с отделом пропаганды местного правительства не менее трех раз в неделю. В сентябре он попросил выделить в его распоряжение автомобиль и мегафон, причем власти пошли ему навстречу. Это позволяло его персоналу работать в тех местах, куда не доходил радиосигнал: можно было вещать с помощью громкоговорителя[584]. Осенью с радиостанции в Катовице заверяли Варшаву в том, что в передачах все больше внимания уделяется «миру труда» и рабочему классу. Примерно в то же время варшавские радиожурналисты занимались подготовкой программ, посвященных очередной годовщине Октябрьской революции и преимуществам централизованного планирования. В ноябре в ходе совещания, на котором руководители Польского радио обсуждали планы на будущее, один из чиновников призвал их более активно готовить передачи, прославляющие спецслужбы и милицию: «Из прессы мы все чаще узнаем о воровстве и убийствах, вершимых криминальными бандами… причем жертвами обычно оказываются демократические активисты — люди, в которых Польша нуждается больше всего».

На той же встрече обсуждался предстоящий съезд Крестьянской партии, остававшейся тогда единственной независимой силой в польской политике. По мнению большинства участников совещания, заседания съезда следовало освещать в эфире, но некоторые полагали, что «относительно Крестьянской партии следует проявлять осторожность», поскольку пока не ясно, «освободится ли она от враждебных элементов и присоединится ли к демократическому лагерю». В тот период Крестьянская партия еще оставалась легальной, но это, как считало руководство национального радио, вовсе не давало ей права обращаться к населению на радиоволнах.

К концу первого года работы люди, возглавлявшие Польское радио, представляли свои задачи предельно четко. В выступлении перед своими сотрудниками в декабре 1945 года — в той самой речи, где говорилось о «благородной и бескорыстной» помощи СССР, — Биллиг охарактеризовал свое видение будущего, ожидающего польское радиовещание. Он призывал к наращиванию производства радиоприемников — «мы хотим, чтобы радио слушали крестьяне, рабочие, трудящиеся интеллигенты» — и сообщал, что в наступающем году два новых завода выпустят 15 тысяч таких устройств. Он категорически не соглашался с тем, что на новом Польском радио слишком много «болтовни». По его словам, довоенное радио могло позволить себе заниматься исключительно развлечением элиты, а вот новому радио предстоит играть «колоссальную пропагандистскую роль, поскольку это мощнейшее оружие». И силу этого оружия должен ощутить каждый житель Польши.

Радио, разъяснял Биллиг, должно содействовать «формированию человека нового типа, который нарождается в Польше… Главная цель радио — это мобилизация общества на выполнение главных исторических задач, включающих реконструкцию страны, укрепление демократии, объединение нации»[585]. В последующие годы Польское радио приложило немало сил к тому, чтобы нация воспринимала «реконструкцию», «демократию», «объединение» в том же духе, в каком их трактовала коммунистическая партия.

Радио Восточной Германии начиналось с обученных в Москве коммунистов, радио послевоенной Польши — с советского оборудования. Что касается Венгерского радио, то начало ему положил декрет на русском языке, обнародованный 20 января 1945 года будапештским Временным правительством на второй день его существования. Декрет восстанавливал работу Венгерского агентства новостей и Венгерского радио. Директором обоих учреждений назначался Дьюла Ортутай. Перед тем как приступить к делам, новый руководитель отправился в здание центрального офиса будапештского радио, которое в последние дни войны использовали в качестве конюшни. Оборудование было разбито, на крыльце валялся разлагающийся труп лошади, а посередине внутреннего двора зияла воронка от бомбы. На дверях полуразрушенного здания Ортутай повесил объявление: «Сотрудники радио! Тех из вас, кто еще жив, будем ждать 21 января в комнате напротив лифта»[586].

С советской точки зрения Ортутай идеально подходил для выполнения новой роли. Известный этнограф, литературный критик и левый интеллектуал, уже работавший на Венгерском радио до войны, он был, как потом выяснилось, тайным членом коммунистической партии. Публично Ортутай декларировал свою принадлежность к Партии мелких хозяев, одной из четырех партий, которым после войны позволили действовать легально, и на протяжении 1945–1946 годов поддерживал тесный контакт с ее руководителями. В то же время он неофициально получал указания от венгерских коммунистов, которые в ходе тайной церемонии, состоявшейся в марте 1945 года, вручили ему партийный билет на фальшивое имя.

Разумеется, в советском командовании в Венгрии знали о скрытых симпатиях Ортутая. Формально, по соглашению о перемирии, ответственность за венгерские средства массовой информации принимал на себя Союзный Контрольный совет. После завершения войны этот орган разрешил каждой легальной партии учредить собственную газету. Печатным органом Венгерской коммунистической партии стала Szabad Nep, но Социал-демократическая партия, Крестьянская партия и Партия мелких хозяев также обзавелись партийными изданиями. Очень быстро Kis Ujsag, газета Партии мелких фермеров, сделалась самой популярной в стране[587]. Однако в Венгрии, как и в других странах, коммунистов больше интересовало радио, а присутствие Ортутая гарантировало им контроль над радиовещанием. С самого начала Венгерское радио полностью зависело от советского оборудования, советских передатчиков, советских специалистов и консультантов. Очень скоро его продукцией стало советское мировоззрение.

Поначалу ни радиослушатели, ни специалисты, прочитавшие объявление Ортутая и вернувшиеся к работе, ничего этого не знали. В городе, лежащем в руинах, они с необычайной энергией начали готовиться к возобновлению вещания. На первых порах условия труда были ужасающими. В журнале радиопередач за май 1945 года осталась следующая запись: «Лайош Хернади, пианист, попросил сделать семиминутный перерыв, поскольку в студии было очень холодно»[588]. Поначалу «зарплату» сотрудников составляла лишь ежедневная тарелка супа, хотя кое-какие преимущества у них все же были: например, каждый получил удостоверение личности, отпечатанное на русском и венгерском, которое помогало предъявителю избежать уличных облав и депортации[589]. Но, даже обладая таким документом, добраться на работу в городе, где не функционировал общественный транспорт, было нелегко. На радио ходила легенда о том, что однажды утром к началу дневных передач не успел никто, и тогда уборщица поставила граммофонную пластинку, которая играла до прибытия журналистов[590].

В Венгрии, подобно Польше и Германии, одни специалисты работали на радио