Я кивнула. Альбина подняла бесконечно усталые глаза ибесцветным голосом попросила:

– Разрешите мне передачу прислать?

– А тут и моего разрешения не надо, – спокойно ответилКуприн, – по закону положено – тридцать кг раз в месяц. Нижнее белье, тапки,мыло, газеты и туалетные принадлежности в вес не входят. Еще можете получитьвещи, лекарство, таз, ведро, холодильник и телевизор, только не советую слишкомуж в камере обзаводиться хозяйством.

– Почему?

– Недолго у нас продержат, отправят в СИЗО.

– В Бутырку?! – в ужасе воскликнула я. – Только вчерапоказывали, как там в камерах на пятьдесят человек все сто двадцать сидят.

– Женщин в Бутырке нет, – вздохнул Куприн, – для них не такдавно построили новый изолятор, даже санитарные комнаты есть, правда, он тожеуже переполнен. Вот когда туда отправят…

Альбина, побледнев, переводила взгляд с меня на следователя.

Появился конвойный, и мою нанимательницу увели.

– Еще кофейку? – радушно предложил Куприн. Но меня началомутить.

– Нет, спасибо.

– Ну как, она приняла решение помогать следствию?

Я отрицательно покачала головой:

– Утверждает, что не виновата и никакого пузырька в матрасне прятала.

Следователь развел напиток, понюхал содержимое чашки исказал:

– Надо, наверное, поменьше этой гадостью накачиваться.Соловьева, мягко говоря, ввела вас в заблуждение. Дело в том, что стрихнинлежал в упаковке из-под лекарства “Панангин”. Его многие пьют, ничегоособенного, просто калий и магний, сердечникам прописывают. Так вот, напузырьке обнаружены отпечатки пальцев Соловьевой, очень четкие, простоудивительно. Знаете, такое ощущение, что она схватила “Панангин” руками,вымазанными жиром. Очень глупый поступок, теперь каждый первоклассник знает одактилоскопии.

Я молчала. А что тут возразить? Олег Михайлович спокойноотхлебнул кофе.

– Понимаю, для вас это шок, дружили с человеком, считали,что хорошо знаете его, и вдруг, бац – убийца. Но поверьте, не вы одна оказалисьв такой ситуации. В этом кабинете часто сидят люди, повторяющие: “Не верю, немогла”. А потом выясняется – запросто, элементарно. “Люди гибнут за металл.Сатана там правит бал”.

И он снова включил чайник. В комнате стояла жуткая духота,окно было забрано решеткой, и форточка, кажется, вообще не открывается, и ещеэтот специфический запах. Ни в одном учреждении не сыскать подобного “букета” –пыль, старые бумаги, кофе и что-то еще, затхлое, тяжелое, просто невыносимое.Может, так пахнет человеческое горе? Кое-как я справилась с негативными эмоциямии спросила:

– Она говорила вам, что Никита был болен раком?

Куприн кивнул:

– Естественно.

– Ну и что, вы проверили? Олег Михайлович улыбнулся:

– Извините, пока не успел.

– Почему?

– Но ее только вчера арестовали, время есть.

– Послушайте, – возмутилась я, – а что, если она невиновата?

Куприн поднял вверх руки:

– Да вы не волнуйтесь так, сделаем все необходимое, только…

– Что?

– Только семейные разборки происходят намного чаще, чем выдумаете. По статистике, семьдесят пять процентов преступлений совершаютродственники. Понимаю, что вам это кажется ужасным… Вы сейчас домой? ПередайтеЮрке привет, кстати, что с ним приключилось? Бюллетень взял.

– Давление замучило, – буркнула я и ушла.

В метро я в задумчивости села на скамейку. Придется ехать кэтому Славе Рыбакову, кто-то же должен передать Альбине вещи и продукты. Врядли рафинированный Антон захочет таскаться с сумками на Петровку…

До Рыбакова я добиралась больше часа, и, когда наконец передглазами возникла высоченная бетонная башня, ноги уже гудели от усталости.

Из-за железной двери раздался детский голос:

– Кто?

– Открой, Дашенька, меня прислала мама.

– Подождите, – сказала девочка.

Несколько минут за дверью стояла тишина, потом загремелизамки, и в проеме возник высокий стройный мужчина в красивом спортивномкостюме.

– Вам кого?

– Славу Рыбакова!

– Слушаю, – без тени улыбки ответил хозяин.

– Меня прислала Альбина Соловьева.

– Не знаю такую.

– Да будет вам, у нее случилось несчастье, и требуется вашапомощь.

– Проходите, – велел мужчина и посторонился.

Я вдвинулась в довольно большую, хорошо обставленнуюкомнату. Мебель была намного лучше, чем у нас с Тамарой, но не шла ни в какоесравнение с кожаными диванами и буфетами из цельного дерева, украшавшими домСоловьевых.

– Садитесь, – велел Рыбаков.

Я устроилась в кресле, и тут в гостиную вошла Даша. Дажезная, что девочки единоутробные сестры, трудно было найти сходство между ней иВикой. Моя ученица пошла внешностью в бабушку, мать Никиты. В ней яснопроступала иудейская кровь – копна роскошных кудрявых темных волос, чутьвыпуклые карие глаза, выразительные и печальные, легкая смугловатость кожи. Даи фигура свидетельствовала о том же – не слишком длинные ноги, низкая, отнюдьне тонкая талия.

Даша Рыбакова выглядела совершенно иначе. Просто Аленушка скартины художника Васнецова. Светло-русые пряди собраны в хвост, не слишкомбольшие голубые глаза, легкий румянец на снежно-белом лице и невероятнаяхрупкость фигуры. Казалось, что девочка вот-вот переломится пополам, простотростиночка.

– Здравствуйте, – весело сказала она и уселась на диван.

– Даша, – велел отец, – нам нужно поговорить наедине.

– Хорошо, – тут же согласился ребенок.

И без всяких обид и гримас выскользнула в коридор. Очевидно,характер у Даши был такой же светлый, как ее волосы. Вика ни за что не упустилабы возможности устроить скандал.

– Излагайте, – велел мужчина, по-прежнему, без всякойулыбки.