Я попыталась как можно более подробно описать ситуацию.Слава ни разу меня не прервал, ни один вопрос, ни одно восклицание не сорвалосьс его красиво очерченных губ. Лицо любовника Альбины напоминало маску,настолько оно было безучастным.

Наконец я иссякла. Рыбаков помолчал и спросил:

– А от меня что надо?

– Сдайте передачу, сейчас объясню, какие…

– Деньги Никиты теперь Альбине не достанутся, – неожиданносказал Слава. – Убийца не может наследовать имущество своей жертвы.

– При чем тут это?

– А кто станет распоряжаться средствами?

– Антон, наверное, Вика-то несовершеннолетняя. Кстати,теперь, когда отпала необходимость соблюдать тайну, вы можете зарегистрироватьбрак с Альбиной и познакомить девочек.

Слава, не мигая, глядел на меня. Его мужественное лицовнезапно показалось мне противным. С таким самодовольным видом фотомоделимужского пола демонстрируют нижнее белье и рекламируют зубную пасту. Этакаясмесь самолюбования и легкого презрения к остальным людям, не наделеннымправильными чертами лица. Но мне никогда не нравились красавцы. Всегдаказалось, что мужчина должен гордиться не идеальной формой носа или рта, аэрудированностью, интеллигентностью и широтой души.

– Нас с Альбиной ничего не связывает, – отмерил Слава.

– Как это? – оторопела я. – А Даша?

Рыбаков глубоко вздохнул, под тонкой майкой напряглисьбезупречные мускулы. Небось целыми днями качается в тренажерном зале. Хотя, ненадо злиться, он же тренер и обязан поддерживать форму.

– Не скрою, – спокойно пояснил Слава, – у нас одно времябыла связь, плодом которой явилась Дашенька. Но Альбина не ушла от мужа, болеетого, она оставила девочку нам с матерью.

– Но…

– Следует отметить, – совершенно бесстрастно продолжалРыбаков, – Альбина – великолепная мать, она часто навещает Дашу и, являясьболее чем обеспеченной женщиной, дает определенную сумму на воспитание девочки.К сожалению, моя зарплата невелика.

– Но… – попыталась я еще раз сбить плавную речь Славы. – Но…

– Но, – не сдался мужчина, – никаких взаимоотношений междунами нет.

– Как это!

– Очень просто. Любовь закончилась очень давно, но радидочери мы старательно, как могли, изображали любящую пару. Хотя, честно говоря,подобное положение вещей начало меня угнетать и я давно хотел поговорить сдочерью. Ну сказать, будто мы развелись. Самое обычное дело. Вряд ли она станетстрадать, ведь фактически ее воспитывала бабушка, моя мать.

– Как же так, – залепетала я. – Альбина утверждала совсеминое.

– Не знаю, что говорила вам госпожа Соловьева, но имейте ввиду – ничего общего с убийцей ни я, ни моя дочь иметь не будем.

– Она ждет вас, – тихо пробормотала я, – надеется. И потом,еще не было суда, вдруг она не виновата?

Слава презрительно скривил губы.

– Меня никто за решетку не сажает, раз арестовали, значит,имелся повод, – отчеканил он.

– И вы не станете знакомить Дашу с сестрой?

– Никогда. Да и какая она ей родственница…

– Ну ничего себе, – окончательно вышла я из себя. – Мать-тоу них одна.

– Правда? – ухмыльнулся Слава. – Но это еще ни о чем неговорит.

– И не понесёте ей передачу? – Никогда. С убийцей не хочуиметь дело.

– Но…

– Простите, – твердо заявил мужчина, – дальнейший разговорне имеет смысла.

Он встал, всем своим видом давая понять, что аудиенцияокончена. Пришлось уходить, кипя от злости.

Пока лифт нес меня с последнего этажа вниз, в голове пылалпожар. Бывают же такие люди! Горя от негодования, я вылетела во двор ипонеслась к метро. Сейчас добегу до автомата и попробую связаться с Антоном,хотя, чует мое сердце, ничего хорошего…

– Простите, – раздался тоненький, ясный голосок. – Мне надопоговорить с вами.

Я резко повернулась и увидела Дашу. Девочка сдула со лбасветлую прядку и спросила:

– Что с мамой?

– Она заболела, сильно, но не смертельно, ее отправят всанаторий, и, скорей всего, ты ее несколько лет не увидишь.

Даша в упор посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.

– Ага, а еще она работает радисткой в ФСБ и поэтому никогдане ночует у нас. Не надо считать меня дурой, великолепно знаю, что у нее естьдругая семья.

Я почувствовала, как на сердце наваливается тяжесть.

– Сколько тебе лет?

– Десять, – с достоинством ответила девочка.

– Давай зайдем в кафе, – предложила я, указывая на веселые разноцветныезонтики на той стороне проспекта.

Мы пошли к подземному переходу. Что же, ей десять годков, яв этом возрасте великолепно разбиралась что к чему, бегала сама в школу, моглаприготовить немудреный обед и знала, с какой стороны нужно затаскивать на диванпьяную Раису.

Мы сели за столик, и я попыталась начать издалека:

– Понимаешь, все очень непросто.

– Мама попала в тюрьму? – перебила Даша. – За что?

– Откуда знаешь? – изумилась я.

– Подумаешь, – фыркнула девочка. – Между прочим, из ваннойвеликолепно слышно, что в гостиной говорят. Когда меня из комнаты выгоняют,всегда делаю вид, что иду мыться. Что мама сделала?

– Ее обвиняют в убийстве мужа…

– Никиты? Отца Вики?

– Ты все знаешь?

– Конечно.

– И кто рассказал?

– Сама узнала. Мама и папа редко эту ситуацию обсуждали, авот бабушка все время папу пилила. Только мама за порог, как бабуля начинаетзудеть: “Сколько это будет продолжаться, семьи нормальной нет, никогда Альбинаденег не дождется, ситуация тупиковая. Семьи нормальной нет, жены у тебя нет,семьи нормальной нет, нет семьи, семьи нет…” А папа послушает, послушает, дакак рявкнет: “Мама, перестань!” Она и замолчит. А мне разрешат ее увидеть?

Я растерялась.

– Не знаю, а ты хочешь?