Я приехала в его квартиру, скинула сапоги,повесила куртку и рухнула на диван. Очень не люблю врать про то, что заболела,потому как мигом начинаю себя плохо чувствовать. Вот и сейчас к виску сталаподкатываться мигрень. Я вдавила лоб в пахнущую табаком подушку и натянула насебя плед. Никто в целом свете меня не любит, ни одна душа, разве что Муля сАдой, но и те мигом вычеркнут меня из памяти. Слезы потоком хлынули из глаз.

Из прихожей послышались голоса, потом топотног, и в комнату ворвалась толпа.

– Лампуша! Что случилось?!

– Она плачет!

– Ламповицкий, прекрати.

– Лампудель, на, это тебе…

Передо мной возникла коробка страшно дорогогошоколада «Линдт».

– Ну съешь конфетку, – занылСережка.

– Быстро колись, голуба, – велелВовка, – чего наваляла?

Я скинула набор на пол.

– Вы меня не любите, совсем…

Слова полились потоком, временами я задыхаласьот жалости к себе, начинала рыдать, потом, слегка успокоившись, продолжалавыплескивать накопившееся горе. Наконец ведро с обидами опустело.

– Да уж, – протянул Сережка, –мы вообще-то не о тебе говорили.

– А о ком?

– У нас на работе одна дрянь появилась, –пояснила Юлечка, – на всех грязь льет, такая сволочь! Вот, хотели еевыгнать.

– Ты, как всегда, неправильно понялачужие слова, – покачал головой Вовка, – поэтому ваше агентство«Шерлок» и умирает, слышите одно, а понимаете совсем другое. Эх, бабы!

– Мы тебя любим! – заорали Лиза иКирюшка.

Я снова зарыдала, на этот раз от радости.Размахивая руками и причитая, домочадцы отволокли меня в спальню и запихнули вкровать. Сережа притащил горячий чай с лимоном и, поставив чашку около коробкишоколадных конфет, заявил:

– Знаешь, Лампудель, любой бабе иногдахочется закатить истерику.

Юлечка принесла мне мандарин, Кирюшка,подмигивая, протянул журнал «Детектив», Лизавета подоткнула одеяло и заявила:

– Сейчас по городу вирус бродит, скорейвсего, ты его и подцепила.

Когда все ушли, я снова заплакала, уже отумиления. Вот как они меня, оказывается, любят, а мне и невдомек. Наконец слезыиссякли. Я выпила чаю, слопала почти все конфеты. Кстати, ничего особенного. Яожидала от шоколадок стоимостью почти в тысячу рублей большего. Глазауставились в журнал, полежу почитаю. Нет, как хорошо дома!

Дверь тихонько приотворилась, заглянула Лиза.

– Лампуша, погладь мне кофточку.

Я отложила журнал. Девочка исчезла, ее местонезамедлительно занял Кирюшка.

– Лампудель, будь другом, пришей пуговицук брюкам.

– А у меня на завтра нет чистойрубашки, – перебил его Сережа, – и вообще, на ужин пельмени варили,отвратные, клейкие, с невкусной начинкой.

– Картошечки хочется жареной, слуком, – заныла Юля. – Лампуша, ты одна умеешь такую делать. Сейчасскончаюсь от голода.

– Дайте вы ей отдохнуть, – отпихнулвсех от моей двери Костин, – сами же решили: Лампа сегодня лежит вкровати, ест шоколад и читает журнал.

– Ага, – прозвучал хор расстроенныхголосов, – конечно, мы подождем до завтра.

– В конце концов, – грустно сказалаЮля, – наедаться на ночь очень вредно.

Я рассмеялась, нашарила тапки и отправилась накухню жарить картошку, гладить кофту и пришивать пуговицы. Больше всего насвете боюсь стать ненужной, а журнал можно и в метро почитать.

«Детектив» я на самом деле прихватила с собойв

дорогу на следующий день, когда отправилась кРите. Она жила в противоположном конце города, и я за полтора часа тряски вметро и маршрутном такси успела прочитать издание от корки до корки.

Замечательный, легко запоминающийся телефоноказался рабочим.

Мы договорились о встрече у Риты дома, послешести вечера, но я, не думая, что Зеленый тупик находится на краю света, сильноопоздала и приехала позже семи.

Длинная узкая улочка начиналась от довольноширокого проспекта. Маршрутное такси высадило группу людей и умчалось, народрезво бросился в разные стороны и исчез в подъездах стоявших вокруг блочныхбашен.

Я глянула на одну и приуныла, номер два, а мненужен семьдесят девять «а». Я стала искать дом. Девятиэтажки уступили местоболее низким домам, потом улочка превратилась почти в тропинку, по обе стороныкоторой потянулись покосившиеся избушки. Москва мгновенно трансформировалась вдеревню. Я шла, поглядывая на номера, – вот наконец и нужный! Вполнедобротный забор с железной калиткой закрывал кирпичное здание. Я увиделадомофон и нажала кнопку.

– Кто там? – прохрипело из динамика.

– Вы Рита?

– Етит твою налево, – обозлилсядомофон, – Ритка в доме семьдесят девять «а» живет, чего сюда прешься? Людямпосле рабочего дня отдохнуть не даешь!

– Простите, а где этот дом?

– Глаза протри, – гаркнули издинамика, – налево башку поверни!

Я послушно выполнила указание и увидела чутьпоодаль строение, напоминавшее полупокосившийся сарай. На стене черной от грязиизбенки виднелся намалеванный белой краской номер 79 а.

Я перелезла через гору мусора, больноударилась о какую-то железку, порвала брюки, но в конце концов добралась додеревянной двери. Ни звонка, ни домофона тут не было. Я постучала.

– Эй, Рита!

– Открыто, – донесся издалека глухойголос.

Я потянула на себя ручку и оказалась вкрохотном тамбуре, заваленном тряпьем. Перед носом возникла новая дверь, онаприоткрылась, и из щели донеслось:

– Снимайте обувь и куртку.

Я покорно стянула сапоги, поставила их устены, повесила верхнюю одежду на ржавый гвоздь и, чувствуя под ступнямисовершенно ледяной пол, вошла в жилое помещение.

Ногам стало теплее. Большая комната былазастелена домоткаными разноцветными дорожками. С потолка свисала трехрожковаялюстра, в которой горела только одна лампочка. Полированная «стенка» занималапространство от окна до двери, в центре «залы» стоял массивный стол, на немвысилась ваза с пластмассовыми ромашками. Хозяйка, баба непонятного возраста,обладательница тучной фигуры, визгливо осведомилась:

– Ну, ты, что ли, из органов? Показывайдокумент!