– Конечно, – кивнула мама, –концы с концами не сходятся. Значит, он жил на квартире у бывшей жены, небудучи там прописан? В такое верится с трудом. Да ни одна женщина не потерпитоколо себя прежнего супруга, если только не надеется на возобновлениеотношений. Значит, либо он не развелся, либо спит с этой Ритой. И потом, где жеон прописан?

– Не знаю, – развела рукамиЯна, – никогда не была у него в гостях.

– Он тебя не звал? И почему?

– Ну… говорил, что живет вместе сбабушкой в крохотной однокомнатной квартире, спит на кухне…

Ангелина Федоровна с жалостью посмотрела нанедалекую дочь и велела:

– Когда твой жених соберется к тебе вгости, предупреди меня, нам надо поболтать.

Та кивнула и выполнила просьбу матери.Ангелина Федоровна увела Евгения в свою спальню, скоро оттуда послышался еегневный голос, Баратянский выбежал в коридор. Не попрощавшись с Яной, женихнатянул ботинки и был таков.

– Деточка, – сказала АнгелинаФедоровна, – увы, он негодяй! Не спрашивай подробности.

Яна зарыдала, мать ее обняла.

– Не плачь, мое солнышко, мы найдем того,кто полюбит тебя по-настоящему.

Через неделю Евгений приехал к Яне,предварительно уточнив:

– Твоих родителей нет?

– Нет, – ответила Яна. Она дала мамечестное слово больше никогда не встречаться с Баратянским, но, услыхав любимыйголос, мигом потеряла голову.

Женя явился с букетом и запел соловьем:

– Я люблю тебя больше жизни, но АнгелинаФедоровна против нашего брака, счастья нам не будет.

Он выпил чаю, поцеловал Яну и прошептал:

– Увы, придется расстаться, не поминайменя лихом.

Она залилась слезами и стала умолять егоостаться.

– Не могу, – отбивался Женя, –твои родители настроены против меня.

На том и расстались. Когда за бывшим женихомзахлопнулась дверь, Яночка разрыдалась. Потом, успокоившись, опять задала себевопрос: «А зачем приходил Женя? Какая нужда была в этом разговоре? И такпонятно: отношения разорваны, что за необходимость подчеркивать это еще раз?»

Ответ она получила в субботу, когда вместе сотцом стала собираться в театр. Девушка решила надеть дорогое сапфировоеожерелье, подарок отца на день рождения, но бархатная коробочка оказаласьпуста. Все сразу стало ясно. В спальню Яна пускала только Женю, он знал обожерелье и о том, где оно хранится. В их последнюю встречу Евгений находилсянекоторое время один в комнате, Яна пошла на кухню за чаем. Вот зачем приходилбывший кавалер!

Кляня себя за глупость и наивность, онасоврала родителям, что колье потерялось.

Мама поахала, поохала, да и забыла ослучившемся. Яночка же пыталась не вспоминать о Евгении Баратянском. Но, ксожалению, это удавалось ей с трудом.

Сначала к ней подошла консьержка и робкосказала:

– Яна, пусть Женя должок отдаст.

– Какой? – удивилась та.

– А он разок перехватил у меня двестирублей, – пояснила старушка, – таксист ему сдачи дать не мог, вот я ивыручила. Для него две сотни небось копейки, вот он и забыл, а у меня зарплатакрошечная.

Яна вытащила кошелек и вернула деньги. Но этимдело не закончилось. Потом точь-в-точь такую же историю озвучила домработница,у нее Женя перехватил триста рублей, а спустя пару недель пришла дворничиха ипотребовала полтыщи.

Бедная Яна больше всего боялась, что сведенияо привычке Жени брать у всех взаймы дойдут до родителей. Но ни АнгелинаФедоровна, ни Петр Степанович ничего не узнали. Ну а потом приехала Лада и устроиласкандал, требуя с нее плату за три месяца. Но тут Яна обозлилась и резкоответила:

– При чем тут я?

– Как это? – возмутиласьподруга. – А кто его рекомендовал?

– Я ему никто, – отрезала Яна.

– Вот ты какая! – закричала Лада, идружба в одночасье лопнула.

На улице уже стемнело. Когда я вышла от Яны,часы показывали ровно семь вечера. Ежась от холодного ветра, я пошла к метро.Да уж, чем больше узнаю о милейшем Жене, тем сильней он мне не нравится!

Приехав домой, я открыла дверь, вошла вприхожую и услышала гневный голос Юли:

– Нет, какое безобразие, она просто с умасошла!

– А уж грязи-то, – ответилСережка, – грязи!

– Какой от нее толк? – зудела Юля.

– Да выгнать давно пора вон, на улицу,откуда пришла, пусть туда и возвращается! – откликнулся Серега.

– Вы, ребята, не горячитесь, –перебил их Володя Костин, – нельзя с бухты-барахты решать судьбу человека.

– Пусть катится прочь, – взвизгнулаЮля, – видеть ее не могу!

Я быстро влезла в сапоги и выскочила налестницу. Это они говорили про меня! Юлю, пришедшую с работы, разозлила грязнаяпосуда и неубранная кухня. Но кто же сказал, что я всегда должна мыть за всемитарелки? Внезапно мне стало грустно. И куда теперь идти? У меня была свояквартира, но она давно продана, собрание картин, доставшееся от родителей,хранится в банке… Если Юля и Сережа считают меня нахлебницей…

К глазам подступили слезы, я-то полюбила ихвсех, но очень не хочу превращаться в «Тыбы»: «Ты бы сходила…», «Ты быпринесла…», «Ты бы сделала…»

Постояв пару мгновений на лестнице у окна, яприняла решение и побежала к Нине Ивановне. Еще вчера утром мне не пришло бы вголову даже смотреть на того, кого сватает председательница. Но сейчас-тообстоятельства изменились.

На сердце лежал камень, а рука еле поднялась кзвонку. Мне показалось, что она весит килограммов пятьдесят, не меньше. И ещебыло очень, просто очень обидно! Вот они как со мной!

Нина Ивановна распахнула дверь и заулыбалась.

– Евлампия Андреевна, проходите,проходите, страшно рада, вот сюда, в большую комнату!

Я вошла в помещение, сильно смахивающее наюрту зажиточного кочевника.

Повсюду тут были ковры: один на полу, два настенах. Буфет забит хрустальными фужерами и рюмками. В центре громоздились столи четыре стула. В углу сверкал телевизор, чуть поодаль стояли два кресла,прикрытые кружевными накидками. Окно закрывали парчовые шторы, зеленые сзолотом. Рисунок на них напоминал перезревшие огурцы: большие, толстые, желтые.Дышать здесь было нечем.