— Папа, папенька! — закричала она жалобно.

Я пустился бегом вслед за ней, в темноте не разбирая предметов. Внутри нас встретила большая круглая зала, похожая на дебаркадер с высокими, наполовину застекленными стенами, уходившими к стеклянному куполу, запыленному и увешанному сеткой паутин. Разветвляющаяся направо и налево большая мраморная лестница вздымалась через межэтажное перекрытие к купольной крыше и соединялась со вторым этажом. Темная фигурка Зои уже мелькала за фигурными балясинами. Мрамор пола и ступеней был покрыт опилками и песком.

Природа песка ясна — частые ураганы, убийственные смерчи в этих краях были столь же привычны, как дождь в Лондоне или засуха в пустыне Атакама. Песок свободно проникал сквозь щели в окнах. А вот опилки меня насторожили.

Но и им я нашел объяснение.

На втором этаже высокие, заколоченные досками окна, сквозь которые пробирался мягкий розовый свет заката, перемежались с деревянными полками, столами и каменными тумбами, на каждой из которой красовался рожок граммофона. Полки были предназначены для книг, но не все они были заполнены, да и не все целы. Часть полок постепенно шла на дрова. О постепенном, длительном использовании сего топлива говорил переполненный золой камин и неровный рисунок пыли на стенах, с которых эти самые полки были безжалостно сдернуты.

Таинственный квартирант бережно складывал книги в углу — там их собралось большое множество: десятки пирамид, напоминающих нью-йоркские небоскребы в миниатюре. Пирамиды закрывали большое темное устройство, похожее на шкаф. Он был окутан сетями проводов, утыкан какими-то рычажками, выкрашенными в желтый, зеленый, синий, имелись разнообразные циферблаты с делениями, со стрелками и указанием единиц измерения.

И металлический росчерк — «Дженерал Электрик».

Провода тянулись за книгами, полом уходили к окнам и столам.

Следуя за проводами, я подошел к одному из столов, возле коего, как ни странно, не оказалось ни единого стула. Зато он имел две ножки из плотной пружины. И не только это придавало столу вид весьма необычной конструкции. Частями состоящий из дерева, частями из металла, он имел затейливый рисунок швов. Я положил ладонь на угол, и стол принялся складываться, будто кораблик-оригами. Я отдернул руку, столешница выпрямилась. Я нажал ладонью на середину, она снова согнулась, будто бутон тюльпана.

Недоумевая, что за неведомое пружинно-деревянное устройство, я отошел на шаг в надежде разглядеть его тайну издалека. Но и со стороны ничего не увидел, лишь больше увяз в догадках.

Тем временем Зои оббегала помещения, расположенные в крыльях больницы. То справа, то слева доносилось ее зов:

— Папа, папенька, отзовитесь, я знаю, что вы здесь.

Вскоре ее крики смешались с всхлипыванием и закончились рыданием.

Она выбежала из двери, располагавшейся за темной глыбой генератора, — вероятно, то был тот самый ЧГТ, — и со слезами бросилась мне на шею.

— Эл, ну что ты стоишь как истукан, найди его, — прогундосила она в мой воротник.

— Если бы я знал, кого вы ищете, Зои, я бы помог. Нельзя помочь, не зная чему.

Она оставила меня, прошлась вдоль конструкций столов и вдруг, лихо запрыгнув на один из них, улеглась так, словно то был гамак, а не стол. Скроенные особым образом доски сложились под ней, почти полностью приняв форму ее тела. Казалось, она прилегла на облако.

— Вам не понять, — глухо проронила она. — Это самое отвратительное чувство на свете, когда не знаешь, мертв ли единственно родной человек или нет. Постоянно воскрешаемая надежда в конце концов может свести с ума.

— Мой отец застрелился, когда разорилась Панамская компания, — сказал я после минуты молчания в надежде хоть как-то утешить девушку.

— И потом восстал из мертвых? — спросила она, приподняв голову.

— Нет… Надеюсь, что нет. Надеюсь, его прах покоится на Пер-Лашез и по сей день. А душа обрела новое рождение.

— Чушь, нового рождения не существует. — Она уронила затылок на подголовник.

— Почему вы так уверены?

— Получается, что людей — живых и мертвых — миллиарды, а душ — сколько по-вашему? — коли они вынуждены бесконечное количество раз возвращаться на землю. Нет, чушь. Отец не верил в реинкарнацию, он верил в закон сохранения энергии.

— Это одно и то же.

— Нет, не одно. — Она поднялась, облокотившись о ту часть странной кушетки, которая превратилась в подлокотник. — Энергия меняется, а душа, по учению теософов, остается неизменной. Вон даже мистеру Тесле не удалось ничего вспомнить. А все потому, что энергия его памяти успела после смерти слепиться с энергией вселенной, а потом отлепилась уже совсем иной по форме и составу. Если душа отделилась от тела и не обрела единения со всем сущим, значит, она не отделялась. Вот так получаются ходячие мертвяки. Смерть — не конец.

Я опустил голову, решив не вступать в дискуссию, — Зои вновь принялась изъясняться особыми, понятными только ей метафорами, которыми она обычно выказывала степень своей обиды и негодования на родителей.

Спустя некоторое время девушке наскучило дуться, она соскочила с чудо-кушетки, мгновенно обернувшейся гладким столом, и направилась к генератору.

— Рада представить вашему вниманию, господа, — воскликнула она, подражая манере главного редактора газеты «Таймс», — ЧГТ‐1985.

И стала без разбору дергать рычажки, заставив большой черный шкаф издать несколько тарахтящих звуков. Он загудел и затрясся.

— Да он исправен! — внезапно посерьезнев, проронила она.

И вернула все рычажки на место, отскочила на шаг, будто в страхе, что аппарат дернет ее разрядом тока.

Потом развернулась и бросилась к противоположной стене, которая была укрыта темными шторами. Она раздвинула их в стороны, обнажив белый квадрат синематографического экрана.

— Мы можем устроить просмотр синема! — радостно прокричала она. — Представляешь? Прямо здесь. Вот на этом самом месте.

Потом вернулась за темный шкаф и выкатила оттуда еще одну удивительную конструкцию, похожую на деревянную стремянку на колесиках высотой, доходящей Зои до плеча, на самом верху коей была привинчена прямоугольная коробка с дверцей и глазком посредине, на коробке еще одна — глухая и значительно меньше первой.

Это было первое мое знакомство с синематографом. Я много раз слышал это странное слово — синематограф. Но не представлял, что же оно могло значить. Я видел, как работает кинетоскоп Эдисона — точно такая же коробка с окуляром, при взгляде в который можно увидеть целую историю, выраженную в движущихся картинках. Но чтобы наблюдать, как люди скачут прямо на стене, — это, право, меня несколько озадачило. Как же они туда попадают?

Зои, сбивчиво объясняя, как работает аппарат синематографа, изобретенный братьями Люмьер десяток лет назад, открыла дверцу коробки и стала старательно вкладывать между причудливыми деталями длинную ленту, смотанную в объемный моток. Я следил за ее руками, мимо ушей проносился поток невообразимых слов, мол, некие кривошипы и пластины, закрепленные на оси, при вращении прогоняют пленку меж отверстиями и пазами, а когда окошку спереди соответствует фотографический снимок, оно открывается и на экране возникает изображение.