– Это вы увидели ее, Эльвира Леоновна, не так ли? Зашлив комнату, которую сами же заставили старой мебелью, и увидели отражение…Знаете, в чем-то я вам даже сочувствую. Сперва вы узнали о Соне и заволновались– возникла угроза, что суд при поддержке Парамонова решит дело о наследстве нев вашу пользу. В этом случае вы бы потеряли дом, а ваши дети могли быраспрощаться с мечтой о собственных квартирах. Посоветовавшись, вы решили избавитьсяот Сони, пока не стало поздно. Думаю, Эдик, именно вы взяли на себя решениеэтого вопроса – не столько потому, что рассчитывали в будущем на квартиру,сколько от любви к матери. Однако вскоре после обсуждения ваша мама увидела вкомнате Татьяны Любашиной то же самое, что увидел я, – и, должно быть,панически перепугалась. Тогда ей пришлось признаться вам в преступлении,совершенном меньше двадцати лет назад, – после разговора об избавлении отСони это далось легко, я полагаю. Очевидно, кто-то из вас тоже видел нечто,похожее на призрак.

– Это была я, – неожиданно проговорила Эля.

– Вы?!

– Да. В коридоре, ночью. Я рассказала маме… Мам, тыприказала мне выкинуть это из головы – помнишь?

Шестакова даже не взглянула на дочь.

– Ясно… – протянул Илюшин. – Значит, выполучили подтверждение того, что призрак Любашиной является не только ЭльвиреЛеоновне. Никто из вас, – Макар обвел взглядом Леонида, Ларису иЭдуарда, – не осуждал мать за убийство. Напротив, вы придумали хитроумнуюидею, позволявшую не отказываться от постояльцев, в то же время отвлекая ихвнимание на мистификацию. На нее-то я и попался, потому что все было отличнопродумано: сначала зародить во мне подозрение, затем достоверно разыграть роли– каждому свою – и в конце концов дать мне вас разоблачить. И все быполучилось, если б не появилась Ксения Пестова и вам в срочном порядке непришлось бы менять план. Приняв решение об убийстве, легко принять его и вовторой раз, и вы, Эдик, занялись Пестовой, потому что она представлялапервоочередную угрозу. Но у вас ничего не вышло, и после двух провалившихсяпопыток убийства вы запаниковали и сглупили: наняли человека, которыйокончательно все провалил.

– Вам никто не поверит!

– Мне не нужно, чтобы в это кто-то верил, –раздельно произнес Илюшин. – Мне достаточно того, что я сам в конце концовповерил в реальность того, что увидел в комнате Любашиной. Потому что этопривело меня к размышлению о том, что вы задумали что-то очень нехорошее поотношению к одному из тех, кого Татьяна любила при жизни. Она любила хирургаАнтона Соколова, но он уже скончался. Она любила девочку Элю, но выросшейдевочке ничто не угрожает. А еще она любила своего ребенка. А вы так долгоподбирали под себя этот дом, так долго вили в нем свое родовое гнездо, что неотдадите и квадратного метра его. Вам проще убить, чем проиграть.

– Вашим измышлениям – грош цена!

Макар вздохнул, прислушался к шуму машины, подъехавшей кдому.

– Да, – согласился он. – Хотя каждый из васзнает, что я прав. Но это уже не имеет значения. Вы не смогли убить КсенюПестову, а теперь не сможете причинить вреда и Соне Любашиной.

В дверь позвонили, затем громко постучали.

– Думаю, к вам больше не будут являтьсяпризраки. – Макар отошел к окну, закрыв единственный путь из комнаты,кроме выхода в коридор. – Эдуард, я бы открыл на вашем месте.

– Говоришь, он пытался сбежать? – повторила Ксеня,покачав головой. – Надеюсь, ты его не ловил?

Они сидели на веранде с обратной стороны дома, и Макарсмотрел на склон зеленого цветущего холма, а Ксеня смотрела на него. Ончувствовал ее взгляд, но не поворачивал голову, чтобы не встречаться с нейглазами. Звенящий майский вечер оседал вокруг солнечной пылью, пахло корой итравой – упоительным летним запахом, а над садом носилась одинокая ласточка, тои дело ныряя в листву.

– Нет. Там было кому его ловить.

Коты лежали вокруг них на дощатом полу, а на табуреткерасположилась кошка Вилка, охотившаяся за своим хвостом.

– А Яков Матвеевич? Ты говорил с ним после того, каквсе закончилось?

– Да. Я спросил, собирается ли он предавать огласке тодавнее дело и хочет ли, чтобы Шестакову судили за убийство. К моему удивлению,он отказался. Сказал, что жизнь ее уже наказала «хуже некуда», по еговыражению. Не говоря о том, что ее младшему сыну придется провести в заключениидолгое время, а она любит его больше остальных детей.

– Старик знал, зачем ты жил в доме Шестаковой?

– Я сказал ему о том, что меня наняли для расследованиястарого дела. Но когда я упомянул про заказчика, Яков Матвеевич решил, что яимею в виду Сонечку, дочь Татьяны, потому что больше никто не мог бытьзаинтересован в том, чтобы то дело всплыло. С одной стороны, он чувствовалстрашную вину перед ней и ее покойной матерью, с другой – панически боялся, чтолюди узнают правду. Поэтому все, что Афанасьев мог мне сказать, – это«только факты»: Любашина умерла. Она и в самом деле умерла, но не покончилажизнь самоубийством, а была убита. Мне следовало читать между строк, а я этогоне сделал.

Илюшин ни словом не обмолвился о виденном в комнате ТатьяныЛюбашиной, хотя не сомневался, что Ксения поверит ему. Он представил, какговорит Бабкину «я докопался до правды, потому что видел призрак умершейженщины», и понял, что никогда никому не скажет этих слов.

– Кстати, мой друг сообщил мне любопытную вещь, –добавил Макар. – По иронии судьбы Татьяна Любашина, переехав в угловуюкомнату, вернулась жить в дом, который когда-то принадлежал ее предкам.Никакого родового гнезда Шестаковых не было – Эльвира Леоновна создала легендуи старательно ее поддерживала. Если у кого-то и были моральные права на дом,так только у Любашиной.

– Может, Шестакова и сама поверила в свою выдумку.

– Может быть. Ее слова о родовом гнезде звучалиубедительно. Да и внешность у Эльвиры Леоновны соответствующая – вполне аристократическая.Обмануться было несложно.

Илюшин вспомнил заложенное основание белой крепости, котораядолжна была уравнять Тихогорск с другими старинными городами, показать, что иэтому городу есть чем похвастаться. Площадь отсюда не просматривалась, но онпредставил, как год за годом разрушается недостроенная стена, оползает,ист??птывается ботинками детей, бегающих по кирпичам, и действительно становитсялегендой города – пусть и не в том смысле, который хотели вложить в неесоздатели.

– Когда ты уезжаешь? – Ксеня легко поднялась,подошла к краю веранды, облокотилась на перила.

– Сегодня.

– Уже?!

Она круто обернулась, волосы взлетели вверх. Карие глазауставились на Илюшина непонимающе.

– Почему так скоро?

Илюшин помолчал, подбирая слова. Самым честным было бысказать ей, что он не видит смысла больше здесь оставаться – дело, для которогоон приехал, было закончено, а ей больше ничто не угрожало, – но онпонимал, что, выраженная вслух, эта мысль приобретет слишком грубую форму.Пошло врать о делах в Москве Макар не собирался.