– Почему бы тебе не остаться еще на неделю, как ипланировалось? – спросила она, не дождавшись ответа. Солнце, опускавшеесяза холм, превращало ее русые волосы в светящиеся паутинки. Ксеня подошла кМакару, присела на корточки, огорченно взглянула на него снизу вверх огромнымиглазищами, и он с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее – такую солнечную,легкую, тянущуюся к нему. «Не нужно никого обманывать и давать лишнихнадежд», – зло сказал себе Илюшин.

– Послушай, – сказал он, стараясь обойтись с нейбережно, насколько это было возможно в данной ситуации, – для нас обоихбудет лучше, если я уеду, и мы с тобой это понимаем.

– Мне не будет лучше. Я тебя люблю и не хочу, чтобы тысейчас уезжал.

– Что?

Не ожидавший подобных признаний, Макар опешил.

– Я тебя люблю, – повторила она, улыбнувшись, ипожала плечами. – Что здесь такого?

Ощущая себя водевильным мерзавцем, соблазнившимпровинциальную девушку, Илюшин выругал себя за то, что вообще с ней связался итеперь ему предстоит сцена объяснения на балконе – в его случае на веранде.

– Ксеня, – начал он, чувствуя, как сводит скулы отнестерпимой банальности, которую он собирался изречь, – ты замечательная…

Ксеня вскочила, расхохоталась, и он вынужден был замолчать.

– У-у-у! Чем же вас приложило-то так, МакарАндреевич? – сочувственно спросила она. – Неудачная семейная жизнь итравмирующий развод? Но по вам не скажешь, что развод способен выбить вас изседла на долгое время. Бросившая вас ради другого принца прекрасная девушкатоже отпадает – на дурака вы не похожи, скорее на слишком умного. Чем же вастак перекорежило, а?

– Ксения Ильинична, поймите… – начал Макар,пытаясь попасть в тон ее насмешливо-сочувственной интонации и с изумлениемубеждаясь, что у него ничего не получается.

Но Ксения Ильинична его перебила:

– А я все понимаю. Я даже заранее могу сказать, что выхотите мне сообщить.

Она взъерошила волосы, точно скопировав илюшинский жест, ипроизнесла сдержанным голосом, пародируя его манеру:

– «Дорогая Ксеня, ты замечательная, простоудивительная! Но, увы, нам не суждено быть вместе! Прости и пойми».

– Что-то в этом роде, да… – пробормотал Илюшин,чувствуя себя дураком.

– Скажите, Макар Андреевич, – она наклонилаголову, с любопытством его разглядывая, – вы так и будете сидеть впанцире? Так и будете бежать от любых отношений, которые, не дай бог, заденутваше невероятно чувствительное сердце? А? Так и собираетесь притворяться передсамим собой, что никого не любите?

Теперь она не ерничала.

– Мне так легче, – сказал наконец Макар и погляделей прямо в глаза. – Так можно жить.

Она подумала, понимающе кивнула.

– Принимается.

Отошла к перилам, постояла в задумчивости, наблюдая заласточкой, затем обернулась к молчавшему Макару.

– Принимается, – повторила она. – С однимдополнением. Я не собираюсь никого переубеждать, но у меня на вас есть своипланы. И если вы решили, Макар Андреевич, что сможете заставить меня васпрогнать, то тут вы ошиблись. Прогонять вас в ближайшее время я никуда не собираюсь.

– Ближайшее – это сколько? – полюбопытствовалИлюшин.

Ксеня вытянула губы трубочкой, принялась загибать пальцы.

– Ближайшее время – это десять лет. Ну, плюс-минус двагода.

Он рассмеялся, встал и подошел к ней, радуясь, что она такмило свела все к шутке.

– Извини, – в голосе его звучало искреннеесожаление. – Больше чем на пять не могу согласиться.

Когда он оставил за спиной ее дом, длинные тени от травыпадали на дорогу. С остановки возвращались люди, и в садах района со смешнымназванием Лежебяки лаяли псы, встречая хозяев. Илюшин достал телефон, набралномер Бабкина.

– Серега, я возвращаюсь завтра утром, – сообщилон. – Все истории – при встрече.

– Билет уже купил?

– Еще нет. Сейчас поеду на вокзал.

Однако сел Макар на автобус, идущий не в центр, а на окраину– в сторону того района, где стоял дом Шестаковых.

Ему хотелось кое с кем попрощаться.

* * *

– Значит, говоришь, Эдик пытался сбежать, –пробурчал Яков Матвеевич.

Илюшин кивнул, поправил сумку на плече.

– Дьяволово отродье! А ты, значит, ушел…

Макар снова кивнул, переступил с ноги на ногу. Внизузавозились и заворчали, и он страдальчески закатил глаза – Афанасьев ужедвадцать минут мучил его одними и теми же вопросами, а собака таскалась за нимпо пятам и упорно ложилась отвислым пузом на кроссовки Макара.

– А ты тут голос не подавай! – прикрикнул насобаку Афанасьев. – Ишь, взяла волю…

Он присел на корточки, и Макар тоже вынужден был сесть.Старик почесал собаку за ухом, и та с готовностью перевалилась на спину,демонстрируя живот, задышала, умильно поглядывая на хозяина, вывалила язык насторону.

– Похудела, пока шлялась. И жарко ей. Может, конуру втеньке поставить… – размышлял Афанасьев, гладя ей пузо.

– Как вы ее назвали, Яков Матвеевич?

– Дурой, вот как! Чего смеешься? Кто же она, как недура, если ее пацанята на веревку привязали возле своего дома, а она дажеубежать не смогла! Хорошо хоть, я ее разыскал – а не то так бы и сидела наверевке, одуванчики сторожила.

Он поднялся, кряхтя, указал на сумку.

– Поехал ты, что ли?

– Угу. Пора возвращаться.

– Ну… Хорошей дороги тебе.

По лицу Афанасьева Илюшин видел, что старику хочется что-тосказать, но он колеблется, пытается – и не может подобрать слова.

– И вам спасибо, Яков Матвеевич, – искренне сказалМакар, отвечая на невысказанное им. – Берегите себя.

Он закинул сумку на плечо, пожал протянутую морщинистую рукуи пошел к калитке. В голове его вертелась мысль о том, что он хотел что-тоспросить у старика, что-то несерьезное – совершеннейшую мелочь, которая неимела никакого значения, а лишь должна была удовлетворить его любопытство…Что-то совсем несущественное…

Мелочь не вспоминалась.

«Ну и черт с тобой», – сказал мелочи Илюшин и пересталоб этом думать. В конце концов, это действительно было что-то незначащее.

Он дошел до поворота к остановке, бросил взгляд на кустсветло-синей, почти небесного цвета сирени, ветки которой перевешивались черезпалисадник. Земля под ними была усыпана опавшими цветами.

«Какая-то мелочь…»

Неподалеку от остановки на площадке, обсаженной кустами,двое мальчишек раскачивались на качелях, соревнуясь, кто выше взлетит. Двеженщины с сумками разговаривали возле горки, поглядывая на них.