А что? Запросто! Единственным более-менееприличным человеком в Люськиной компании был Леха. Некогда учитель русскогоязыка и литературы, спившийся до практически непрерывного горизонтальногосостояния, он порой набирался сил, заставлял себя разогнуться где-нибудьпосреди двора, принимал позу и начинал громко читать стихи:

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,

Сияло и рвалось:

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос...

Костина мама однажды это услышала – и плакалапотом два дня, вспоминая мужа, который вот так же читал ей когда-то стихи своейлюбимой Марины Цветаевой, а потом взял да и ушел к молодой сикушке, частнойпредпринимательнице, хозяйке булочной на углу улиц Генкиной и Ванеева... С техпор она на Леху смотреть не могла, испытывала к нему, может, еще большееотвращение, чем к самой Люське, от которой в соседскую квартиру доносился тоудушливый запах сбежавшего молока и пригоревшей еды, то пьяные хоры илиоглушительная музыка (Люська до смерти любила песни в исполнении Малинина, ибедная леди Гамильтон, любовница адмирала Нельсона, постепенно сделалась личнымврагом всего дома вообще, а Костиной матери, тяжело переносившей супружескуюневерность, даже адмиральскую, – в особенности), то шли полчищамитараканы. Счастье еще, что Люська жила на первом этаже и никого не могла затопить,забыв закрутить краны. Просто не имела такой возможности!

Костя же к Лехе относился нормально. Ну, душазапьянцовская, это конечно, однако ни от сумы, ни от тюрьмы, ни от запоярусский человек никогда зарекаться не должен. Леха человек добрый, это по егокруглой кареглазой физиономии видно. Странно только и непонятно, что его приЛюське держит. Может, правда, он ни уха ни рыла не различал, когда был пьян. Апьян Леха был всегда. Ну и ладно, а вот постоялец Люськин, которого иначе кактрезвым никто не видел, особой симпатии ни у кого не вызывал.

Даром что мент. А может, именно поэтому...

Что-то было в нем странное. Комнату снимать-тоон снимал, но появлялся в ней редко. Люська как-то обмолвилась, что живет ментв другом месте, а в ее квартире преимущественно держит вещи, которые забрал убывшей жены. Ну что ж, и такое в жизни бывает.

Но какой бы этот мент ни был, плохой илихороший, все же он был работник органов, и трудно, нет, просто невозможно былосебе вообразить, что Люська держала бы у себя пленную писательницу, рискуяпопасться в лапы постояльца, который всегда являлся на свою квартиру как снегна голову.

А вдруг и сейчас объявится? Да нет, вряд ли...Убеждая себя, что встретиться с ним нет никакого риска, Костя натянул джинсы,свитер, сунул ноги в кроссовки, провел ладонью по коротко стриженным волосам.Поглядел на зеленого зайчика, лежащего на столе, пожал плечами и отправилсявыполнять разведывательную миссию.

Он долго звонил и решил уже прибегнуть кпомощи кулаков и пяток, как наконец за дверью раздалось какое-то шевеленье.Защелкал замок, с которым явно не могла справиться чья-то нетвердая рука, потомдругой, третий... От прежних хозяев квартиры Люське досталась надежнаяоборонительная система. Соседки злословили: скоро-де все замки из двери вынет ипродаст, а денежки пропьет, а сама будет на палочку закрываться. Но, видимо,Люське пока было что пропивать – до замков дело еще не дошло.

Натянулась цепочка, и над ней показалосьраздутое, поцарапанное лицо.

– Привет, Леха, – сказал Костя,узнав хозяйкиного другана. – Слушай, у вас что-то паленым пахнет. Несетпрямо к нам через стенку. Горим помаленьку?

– Пожар... Горим! – слабеньким,дребезжащим голосом заблажил Леха, цепляясь за дверь, чтобы не упасть. Изахохотал. Он явно принял Костины слова за шутку.

Строго говоря, так оно и было.

– Да ты лыка не вяжешь, – сказалКостя. – А хозяйка где?

– Спить, – ответил Леха. –Пьеть да спить.

– Разбуди.

– Ну да, что я, больной, что ли? –забеспокоился Леха. – Я ее разбужу, а она меня потом мордой об пол. Нелюбит, когда ей спать мешают.

Это была неожиданная удача, которой Костяпоспешил воспользоваться.

– Конечно, если спит, не станем еебудить, – сказал участливо. – Ты меня сам впусти, я просто однимглазом гляну, не горит ли чего в квартире. Может, утюг включенный бросили илиеще что.

Леха наконец-то сообразил потянуть носом.

– Ни черта не чую, – сказалогорченно. – Почему?

– Наверное, у тебя насморк. Иначе почуялбы. Воняет жутко, не продохнуть.

– Наверное, у меня насморк, –послушно повторил Леха. – Я на полу спал, замерз, как пес. У тебя выпитьнету?

– Договоримся так, – авторитетносказал Костя. – Ты меня впустишь посмотреть, что там у вас горит. А потомя тебе принесу бутылек.

– Чего бутылек? – заинтересовался Леха,и живое выражение мелькнуло в глубине его заплывших темных глазок.

– А ты чего хочешь?

– Портвейна «Массандра», – томносообщил Леха.

Ничего себе! Это же за сотню зашкалит! Надобыло договориться с психологом об оплате непредвиденных расходов. Представительских,так сказать. Хотя... чего жмотиться? Ну какие там у него деньги, у этогоинженера человеческих душ? У Кости всяко заработки повыше. К тому же вчера емунемало перепало сумм, не подлежащих отчетности. Не облагаемых налогом, какпринято выражаться... Так что сотня-полторы на благое дело – это пережитьможно.

– Договорились, – решительно кивнулКостя. – Отвори потихоньку калитку.

– И войди в тихий сад ты, кактень, – подхватил Леха, у которого память все же была еще не до концапропита.