– Исключено. Ей просто неоткуда быловзять мой адрес. У вас телефон без определителя, значит, по номеру она адрес быне вычислила. В агентстве взяла, скажешь? Да я скорей поверю, ну, не знаю, в высадкузеленых человечков перед собором Михаила-архангела в нашем Кремле, чем в то,что в агентстве кто-то скажет мой домашний адрес. Этого не может быть, потомучто этого не может быть никогда! То есть факт, что она искала меня дома, можноне принимать во внимание. Куда более реально, что она и в самом деле к Люськепришла...

– К Люське? – насторожилсяпсихолог. – А кто такая Люська?

– Никто, ничто, и звать никак, –хихикнул Костя. – Бомжиха, алкоголичка, грязная, жуткая, немытая... бр-р,чучело помойное! Твоя подружайка как, любит острые ощущения? Могла оназакорешиться с такой оторвой? Ради новых впечатлений? Ради правды жизни?

– Да бог их разберет, писателей, на чтоони способны... – нерешительно отозвался психолог. – Алена мне очень малоо себе рассказывала, но я так понял, она женщина рисковая и ради правдыжизни... – Помолчал задумчиво, а потом вдруг вскричал: – Но с бомжихой – нет,не могла. Пришла бы, поглядела на такую – и убежала бы, зажав нос. Я ведь тожекое-что в людях понимаю. Она... она утонченная и чувствительная, ты понимаешь?И вообще, ну зачем бы она потащилась набираться новых впечатлений к этой вашейЛюське среди глубокой ночи?! Не верю!

Костин отец, пока не свалил к молодой икрасивой бабе, преимущественно книжки читал. В частности, он очень любил ФедораМихайловича Достоевского. Льва Николаевича Толстого на дух не переносил, а вотДостоевского очень жаловал. И одним из любимейших его выражений была фразочкаиз «Братьев Карамазовых» – Костя ее на всю оставшуюся жизнь запомнил: «Коль лететь,так вверх пятами!» Если следовать логике Федора Михайловича, писательница АленаДмитриева, пообщавшись с наемным стебарем, а конкретно – с Северным Варваром,вполне могла решить «лететь вверх пятами» и искать дальнейших приключений насвою голову в доме у пропойцы Люськи. То есть в это Костя как раз вполне могповерить! Но он не стал портить настроение психологу – прежде всего потому, чтотот опередил его, воскликнув:

– А что, если тот парень в косухе все женастиг Алену? И силком притащил ее к этой самой бомжихе? И держит ее тамсвязанную?.. Ох, я сейчас умру... У нее большая квартира, у Люськи-то? Есть гдечеловека спрятать?

– Квартира двухкомнатная, к тому же тамстолько грязи, что не одного человека, а роту солдат запросто под мусор заместиможно, – ухмыльнулся Костя. – Но этот вариант не проходит.

– Почему?

– Потому что у Люськи снимает комнатукакой-то мент. И надо быть полным дураком, чтобы прятать похищенного человекапод носом у мента. Логично?

– Логично, – согласилсяпсихолог. – Но знаешь, кроме прямой логики, есть еще и логика парадокса.Скажем, выражение «под свечой всего темнее» – это и есть пример логикипарадокса. Понимаешь?

– Не дурак. Ты хочешь сказать...

– Вот именно. Слушай, ну о чем мы спорим,а? Ты ведь можешь по-соседски зайти в Люськину квартиру и окинуть там всезакоулки зорким взглядом? Вдруг ты этим поступком жизнь человека спасешь!

– Да глупости это! – фыркнулКостя. – Нету там твоей писательницы и никогда не было. Выкинь свою логикупарадокса на помойку, понял?

– Хорошо, – неожиданно согласилсяпсихолог. – Но как в этом случае быть с зайцем?

Костя пожал плечами. Нет, конечно, он мысли недопускал, что эта шалая писательница может быть похищена и спрятана у Люськи. Авот что она там конторит с какими-нибудь кобелями – это запросто. Утонченная,утонченная... эх, психолог, психолог, дитятко малое, невинное, повидал бы тыто, что повидал Костя! Такие утонченные дамы становились перед ним на колени исамозабвенно раскрывали свои накрашенные стодолларовой помадой ротики!..

Ладно. Он сходит к Люське – хотя бы ради того,чтобы успокоить этого наивного младенца. Если писательницы в соседней квартиренет – хорошо. Если все-таки она там... ну что ж, чем раньше этот душелюб илюдовед расстанется с некоторыми иллюзиями насчет женской утонченности, тем длянего же лучше будет!

– Уговорил, – буркнул Костя. –Схожу, поищу. Потом перезвоню, жди.

И положил трубку.

***

Услышав его голос, Ольга сначала не поверилаушам. Чудилось, до нее донесся не просто оклик, а какая-то песня, одна из тех,которые им так нравились давно-давно, еще в школе, ну, к примеру, про то, как внебе падали две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты... Иличто-то такое же щемящее, невозвратимое, но незабытое – несмотря на бурную, дажебуйную жизнь, несмотря на замужество, несмотря на то, что она сумела себяубедить: он для нее потерян навеки. Забыть его, забыть... чем скорей, темлучше.

Значит, не забыла, если сразу узнала этотголос!

Не забыла первую любовь. Похоже, онаоднолюбка, вот ведь какая смешная история получается.

Медленно повернулась, уставилась в этинезабываемые глаза:

– Гоша?

Она так давно не произносила его имени, что вгорле пересохло.

– Приветик, – сказал он, улыбаясьсовершенно так же, как раньше, как там, в 13-й школе, когда он шел по лестнице,едва успевая отвечать этими мимолетными, отработанно-ослепительными улыбками надевичьи влюбленные, восторженные, ошалелые взоры. – Как жизнь?

Он изменился. Раньше его лицо лучилосьулыбкой, даже когда он не улыбался, на щеках играли ямочки. Теперь щеки запали,скулы обострились. Некогда пухлогубый рот поджался. Резче выступал подбородок,а в черных волосах вроде бы даже седые волоски проблескивали. Но зато егонеобыкновенные глаза стали еще больше.

По-прежнему обалденно красив! Нет, он сталдаже еще красивее!

– Как жизнь? Да нормально.