Шла девчонка по лесу морозной зимой.

Из гостей возвращалась на лыжах домой.

И всего-то идти оставалось версту –

Да попался навстречу косматый шатун.

Отощалый, забывший о вкусе добыч…

Неожиданно встретивший лёгкую дичь…

Тут беги не беги – пропадёшь всё равно:

Разорвёт и сожрёт под корявой сосной.

Обомлела девчонка, закрыла глаза…

Оттого и не сразу приметила пса.

И откуда он там появился, тот пёс?

Может, вовсе с небес? Или из-за берёз?

Он мохнатой стрелой перепрыгнул сугроб!

Людоеда-медведя отбросил и сгрёб!..

Под покровом лесным, у девчонкиных ног

По кровавой поляне катался клубок.

Две железные пасти роняли слюну:

Посильнее схватить!.. Побольнее рвануть!..

Эхо грозного рыка дробилось вдали.

Когти шкуру пороли и воздух секли,

Оставляя следы на древесной коре…

Только смерть прервала поединок зверей.

Потревоженный иней с ветвей облетал.

Морщил морду медвежью застывший оскал.

Невозможной победе всю душу отдав,

Чуть живой распластался в снегу волкодав..

И тогда-то, заслышав о помощи крик,

Появился из леса охотник-старик.

Оглядевшись, качнул он седой головой:

“Век живу, а подобное вижу впервой!

Ну и пёс!.. Это ж надо – свалил шатуна!

Да подобных собак на сто тысяч одна!

Но сумеет ли жить – вот чего не пойму…

Ты ли, внученька, будешь хозяйка ему?”

Вот вам первый исход. “Нет, – сказала она. –

Не видала его я до этого дня…”

И охотник со вздохом промолвил: “Ну что ж…”

И из ножен достал остро вспыхнувший нож…

А второй не чета был такому исход.

“Мой! – она закричала, бросаясь вперёд. –

Коль сумел заступиться – отныне он мой!

Помоги отнести его, старче, домой!”

А теперь отвечай, правоверный народ:

Сообразнее с жизнью который исход?

Его звали Гвалиором, и когда-то он думал, что его службаздесь должна была вот-вот завершиться. Он копил на свадьбу, без концаподсчитывал свои сбережения и прикидывал, сколько ему ещё остаётся. Спервагоды, потом месяцы, потом чуть ли не вовсе седмицы… И вдруг настал день, когдаприехал дядя Харгелл и он получил известие, что в родном Нардаре милостьюкониса вышел новый закон о женитьбах. И его девушка, ради которой он пошёл напроклятую, но очень денежную работу в Самоцветные горы, тут же выскочила задругого.

Так случилось, что вскоре разразились ещё иные события,отсрочившие для него окончание службы… И, пока они длились, он понял: идтиотсюда ему некуда. Он успел подзабыть, что за мир лежал там, вовне, заотвесными на вид, чёрными против солнца громадами, в которые зримо упираласьдорога, тянувшаяся от Западных-Верхних ворот… И, пожалуй, он отчасти побаивалсяэтого мира. Здесь, в рудниках, по крайней мере всё было привычно. Рабы,надсмотрщики, чёткий круг каждодневных обязанностей… А что ждало его там? Запределами?.. И кто ждал его там, кому он был нужен?

Здесь у него имелось положение и весьма неплохой заработок,здесь его знали и даже кое-кто уважал. Отправляться в дальние дали и заново всёначинать?.. А не поздновато ли – к сорока с лишним годам?..

Гвалиор шагал нескончаемыми лестницами вниз и хмуро думал отом, что здесь, в Самоцветных горах, со многими происходило подобное. Человеквербовался сюда, искренне полагая, что останется на годик-другой, поднакопитденьжат, и тогда-то… А потом как-то незаметно проходили сперва десять лет,затем двадцать, а там и целая жизнь. Да. Самоцветные горы крепко держали нетолько тех, кто был прикован в забоях.

Гвалиор вытащил из поясного кармашка плоскую стекляннуюфлягу, свинтил крышечку и отпил глоток. Благословенное пламя сладкойхалисунской лозы отправилось в путь по его жилам, делая неразрешимые заботылегко одолимыми и почти смехотворными. Гвалиор знал, что облегчение это лишьвременное, но всё равно прибегал к нему каждый день, снова и снова. Он и теперьс большим удовольствием опустошил бы всю фляжку, но было нельзя. Запасыподходили к концу. Этак разгонишься – и потом вовсе никакой радости до самого приездакупцов. Гвалиор сделал ещё глоток и вновь завинтил фляжку. Однажды на такой желестнице его рука дрогнула, крышечка запрыгала по ступенькам и исчезла вотвесном колодце воздуховода. В тот же вечер он отправился к сребро-кузнецам,захватив с собой два серебряных лаура, и ему сделали новую крышечку. На хитромвертящемся колечке с цепочкой, чтобы крепить её к кожаному чехлу, оберегавшемустекло. Иначе давно точно так же бы потерялась.

Гвалиор с несколькими старшими надсмотрщиками спускался насамый нижний, давно оставленный проходчиками двадцать девятый уровень ЮжногоЗуба. Когда-то там добывали опалы баснословной ценности и красоты, но потомгора сурово покарала не в меру алчных смертных, дерзнувших слишком глубокозабраться в её недра. В опаловом забое случился удар подземных мечей, равногокоторому не припоминали даже рудничные старожилы вроде главного назирателяЦерагата. Погибло восемнадцать рабов. И, что существенно хуже, выработкупришлось прекратить. Теперь забой стоял даже не заваленный – запертыйздоровенными воротами, целиком отлитыми из бронзы. И старший назиратель Церагатсам, не доверяя помощникам, время от времени спускался туда убедиться, всё ли впорядке.

Раньше этим занимался господин распорядитель Шаркут.Собственно, запертый уровень и теперь должен был находиться в ведениирудничного распорядителя, а уж никак не назирателя, начальствующего над войскомнадсмотрщиков, но времена изменились. Шаркут умер три года назад от неизлечимойболезни. Никто не заметил, как она к нему подобралась. Он просто началостанавливаться на ходу или замолкать на полуслове, а потом не мог вспомнить,куда шёл и о чём говорил. Сперва изредка, потом всё чаще и чаще. Страшная этобыла перемена в человеке, чья память хранила все сведения о многочисленныхкопях и, более того, о рабах, махавших кирками в каждом забое. Спустя полгодаШаркут перестал узнавать старинных знакомых и, наконец, умер, и вместо негопоявился новый распорядитель. Вольнонаёмный аррант по имени Кермнис Кнер.

Это было очень странное событие само по себе. До сих порарранты в Самоцветные горы нанимались исключительно редко, на рудниках дажепоговаривали, будто жители просвещённой страны брезговали трудиться в этойвотчине страданий и смерти, – не брезгуя, правда, получаемыми оттудакамнями. Удивительно ли, что про Кнера немедленно поползли самые разные слухи!Кое-кто утверждал, будто он повздорил с придворными учёными Царя-Солнца и былвынужден покинуть Аррантиаду, не дожидаясь гонений. Другие были уверены, чтоего, не иначе, застигли в спальне младшей царевны, и именно этот проступок сталповодом к бегству…