– Штормовой парус!

Гвендолен совала ему в рот печенье.

Эма попросила добавки супа, а кабанье мясо лишь осторожно потыкала вилкой. Ее очень заинтересовала Виктория, и она продолжала исподтишка наблюдать за ней. За сырами девушка была все так же молчалива. Зато мать, не закрывая рта, расхваливала ее таланты: Виктория виртуозно играла на пианино, Виктория держалась на лошади как амазонка, Виктория читала стихи лучше актрисы королевского театра в Исе.

– И в довершение всего она, к счастью, уродилась непохожей на нас! Ее отец красотой не блещет. Подумать только! Ни малейшего семейного сходства. Никогда такого не встречала!

Тут Виктория произнесла единственную фразу за весь вечер:

– Почему же, мама? А как же король и его брат?

За столом воцарилась мертвая тишина. Потом зазвенел нож Овида, совершив очередной полет.

– Шторм… – начал адмирал, и Гвендолен едва его не задушила.

Тибо медленно вытер рот салфеткой, положил ее на колени и сказал с любезной улыбкой:

– Вы правы, барышня. В нашей семье красотой блистаю отнюдь не я.

Виктория покраснела до корней волос. Господин Доре поспешно поднял фужер и свой тяжелый подбородок за здоровье короля. Но, узнав свой лучший мускат «Шато-Фраск-Депон-Делатур», поперхнулся, раскашлялся, задохнулся и был вынужден удалиться из-за стола. Бенуа совершил подвиг: с тысячью предосторожностей он внес в столовую пирамиду профитролей – необыкновенно капризное сооружение. Он обносил ими всех по кругу, и вот очередь дошла до обшлага Овида…

– Крепите груз! Сказал же вам, крепите…

– Так точно, адмирал! Есть, адмирал! Одну минуту, адмирал, – смущенно пробормотал баталёр.

Расстроенный Бенуа побежал за ликерами, кофе, пирожными «дамские пальчики» и знаменитым миндальным печеньем, славой здешних мест. Дорек взял целую пригоршню и спрятал в карман, собираясь пополнить запас в жестяной коробке под подушкой в воображаемой каюте. Эма, сославшись на усталость, извинилась и покинула столовую. Виктория собралась последовать ее примеру, но мать не дала ей уйти.

Тибо, который старался оживить вечер, с уходом Эмы растерял добрые намерения – они рассыпались, как пирамида профитролей. Король вяло переговаривался с Дореками и Доре, мечтая, что когда-нибудь отремонтирует башню Дордонь…

За ночь дождь сменили мокрые хлопья снега, они таяли, и земля раскисала, превращаясь в грязь. Королевский кортеж отбыл с флягами, полными горячего мятного чая, с жаровней, полной углей, с тремя фазанами, двумя бутылками красного вина и целой коллекцией паштетов, которую прятали в погребе усадьбы. Копыта лошадей вязли в холодной жиже, колеса скользили. Эма прежде никогда не видела снега и настояла на своем желании ехать верхом. Хлопья, полетав по белому небу, плавно опускались на ее лиловую накидку. Она ловила снежинки на лету и рассматривала. Все снежинки отличались одна от другой, как Виктория от родного папочки, как Тибо от Жакара.

Плодородные долины Центральной провинции вскоре остались позади, уступив место глинистой равнине. Бедные яблони на ней были такими тощими, что даже легкий снежок заставил их согнуться. Скудные безрадостные пейзажи долго сопровождали путешественников, как вдруг они наконец увидели на горизонте единственный город Северного плоскогорья Рок-ан-Фай. Там их ждали, но не в этот день, а на следующий.

– Нас ждут не сегодня, а завтра, – повторял Бенуа, глубоко уязвленный переменами в расписании.

– Мы по крайней мере переночуем под крышей, – всякий раз отвечал ему король. – И еды у нас хватит на целую армию.

Вопреки внешнему спокойствию Тибо опасался этой провинции. Жакар, подружившись с Кретоном и Морваном, подружился и с другими жителями их родных мест. Чем он им так полюбился? Для Тибо это оставалось загадкой. В душе он считал их всех своими тайными врагами.

Снег превратил равнину в чистый белый лист, и на одном из перекрестков они долго стояли, не зная, куда повернуть: направо или налево? Тибо усмехнулся: дальние моря он знал лучше, чем дороги собственного королевства. Надо было взять с собой компас Клемана. Тибо решил спросить конюха, конюх спросил Бенуа, Бенуа – кучера Симона. Кучер решил посоветоваться с Лукасом и Овидом, потому что они росли в Рок-ан-Фае, но те замотали головами, показывая, что понятия не имеют, так что Симон поехал куда глаза глядят, наугад.

Когда они решили остановиться, то выбрали место под фруктовыми деревьями. Все мечтали о большом ярком костре, но вокруг все так отсырело, что пришлось довольствоваться жаровней, которую они прихватили из усадьбы, а также грушами и сыром.

– В это время года разве выпадает снег? – поинтересовался конюх.

– Думаю, на севере люди к нему готовы.

– А я вот не думаю. Мы еще не на севере, а в Центральной провинции. И мне это кажется странным.

Конюх тяжело вздохнул.

Едва перевалило за полдень, а уже стемнело, пришлось зажечь фонари по углам кареты. Похолодало, грязь застывала на глазах, превращаясь в ледяную корку. Встревоженный Бенуа хотел поговорить с королем, но Овид, уверенный, что Тибо лишь отругает камердинера, забавлялся тем, что не давал ему проехать. Бенуа в конце концов пригнулся к шее лошади и стал кричать во всю мочь:

– Мой король! Мой король!

Ему пришлось звать короля долго, потому что Тибо глубоко погрузился в раздумья.

– Мой король! Я боюсь, что мы не приедем в город до ночи!

Тибо наконец обернулся:

– Но уже ночь, Бенуа! Надеюсь, мы не заблудились?

На этот вопрос у Бенуа не было ответа, и тогда Тибо задал другой:

– У нас есть все необходимое, чтобы устроить привал и разбить лагерь?

– Лагерь? Вы сказали «лагерь», сир?! – закричал Бенуа, облепленный снегом и похожий на меренгу. – Лагерем стоят короли, но не королевы!

– Не вижу другого выхода. И потом, наша королева и не такое повидала, правда, Эма?

Эма не ответила. Она едва держалась в седле, прикрыв глаза и прижав к губам заледеневшие руки, черты ее лица обострились.

– Эма!

Она вздрогнула.

– Мы хотим встать лагерем. Ты согласна?

Тибо помог ей спешиться и спросил, как она себя чувствует. Эма ответила, что первый в жизни снег ее немного утомил. Мадлен выскочила из кареты, одна-единственная в сухой одежде. Увела внутрь, устроила на сиденье, укутала, задернула шторки и стала растирать ей руки.

– Госпожа, ну надо же, госпожа! Того и гляди простудитесь! А ведь я говорила!..

Несмотря на теплую одежду, шерстяное белье и накидку, подбитую бобром, Эма дрожала от холода. Даже укрытая мехами, она продолжала трястись. Потом, согревшись в меховом коконе, все-таки задремала, а остальные продолжали суетиться. Мужчины собрались раскинуть шатер, но не могли найти кольев. Обнаружили колья, но где же взять колотушки? Решили воспользоваться камнями. Повар тем временем колдовал над костром, который не хотел разгораться. Тибо и Мадлен не раз заглядывали в заиндевевшее окно кареты, но войти не решались.