А Лукас решился. Он же как-никак был фельдшером и умел разбираться в симптомах. Две порции супа, переизбыток сельдерея, усталость, тошнота… Когда костер разгорелся и вода закипела, он налил чашку чая, горячего и крепкого, как любила Эма. Потом вошел не стучась и пристроился рядом с меховым коконом.

Эма медленно приподняла тяжелые веки, взяла чашку и прижала ее к груди.

– Что это?

– Чай, как ты любишь, – начал Лукас.

На лице Эмы появилась гримаса отвращения.

– Эма, неужели?!.

– Думаю, да.

Лукас забрал обратно чашку со счастливой улыбкой.

– Больше тебя не потревожу. Отдыхай.

Снаружи все до одного чертыхались, ставя шатер. Даже Бенуа согрешил, сказав черное слово, но он был один, так что Овид не имел счастья его услышать. Шатер в конце концов поставили. Он походил размером и формой на цирк-шапито. Королевскую половину отделили от общей части плотными драпировками, уложили подушки, поставили лампы, стулья, не забыли даже скамеечки для ног. Полом послужило множество ковров, самый красивый предназначался для короля. Но вот беда – один угол немного испортился! Из-за этого и чертыхнулся Бенуа. Он не знал, что делать: то ли постелить испорченный и молиться, чтобы король не заметил, то ли постелить целый, но не такой красивый. Бенуа постелил красивый ковер, скрестил на удачу пальцы и держал их так весь вечер.

Необыкновенный вечер в самом обыкновенном заснеженном саду. Метель прекратилась, но над лагерем замерцал какой-то необыкновенный свет. Костер разогрел землю на двадцать шагов вокруг. На костре жарились фазаны, на углях пеклась картошка. Повар приготовил горячее вино с пряностями и яблоками по рецепту своей бабушки, а слуги тем временем открывали паштеты. Кому-то пришло в голову притащить сиденья из кареты к костру, к ним прибавили сундучки, и для каждого теперь нашлось удобное место. Повар стоял и дирижировал своим шедевром – лучшим ужином за все путешествие, состоявшимся под ледяным небом на глинистой равнине.

После вкусной еды, разомлев в тепле костра от вина и усталости, все принялись петь хором. Когда исчерпали обычный репертуар, Тибо попросил Эму спеть что-нибудь свое. Она не сразу решилась, подумала, а потом запела глубоким обволакивающим голосом. Она пела старинную песню рабов, которые трудились, гнули спину, жестоко страдали, но все-таки надеялись. Давнюю, красивую, грустную песню. Никто не понял ни слова, но у всех сжалось сердце. Мадлен заметила на щеке короля слезу, потому что пламя, вздрогнув, превратило ее в золотую искру. Тибо подсел поближе к королеве и поправил меховую накидку, соскользнувшую с ее колен.

– Эх, Лукас, жаль, что твоя гитара осталась во дворце, – прогудел Овид.

При этих словах Тибо сделал знак Бенуа, и тот побежал к повозке, порылся и вернулся с большим, крепко перевязанным свертком. Лукас нахмурился. Кто позволил забирать его гитару без спроса? Холод, сырость и тряска наверняка погубили ее…

– Это не твоя, – успокоил его Тибо. – Так, одного цирюльника с плоскогорья, он заказывал сделать гитару нашему придворному мастеру.

– Очень рад, сир. Но боюсь, как бы я ей не навредил.

– Если уж ты ей навредишь, то что сделает хозяин, когда примется терзать струны?

Овид пододвинул скамейку поближе к огню, чтобы Лукас играл в тепле, и в темноту полились мерцающие звуки, словно снова с неба посыпались снежинки. Растроганный Овид отправился на пустынную равнину сморкаться и всхлипывать. Эма теснее прижалась к Тибо, Мадлен – к Бенуа, а слуги друг к другу. Лукас импровизировал, позабыв, где он и с кем, остановился только, когда перестал чувствовать пальцы от холода и усталости.

Музыка смолкла, и кучер Симон с заметным северным акцентом начал рассказывать историю о серийном убийце. Вопреки бархатному взгляду больших глаз с поволокой и длинным детским ресницам он казался сущим дьяволом в медвежьей мохнатой шубе, какую носят все кучера. Всем стало по-настоящему страшно. Забыв себя от ужаса, Мадлен взобралась на колени к Бенуа, и тот не знал, куда девать руки. Артистический талант Симона впечатлил Тибо. Король даже пообещал определить его в труппу королевского театра. Кучер пришел в восторг от такой перспективы и принялся жонглировать медными кувшинами, но дело кончилось плохо: один упал в костер, пошел едкий дым, представление на этом кончилось.

Уходить от огня никому не хотелось. Тут снова крупными хлопьями повалил снег, и Мадлен уговорила Эму спрятаться в шатер. За Эмой ушел Тибо, а за ним и все остальные. Овид и Лукас остались у костра нести стражу.

Сон в королевском шатре был не слишком сладким. Сначала капало с потолка на одеяла, потом Бенуа, наконец-то позволив своему организму расслабиться, пустил ветры, и стало невозможно дышать.

Тибо положил кинжал под подушку и видел во сне, что повсюду его разыскивают. Он уютно сопел под двумя одеялами, когда Эма внезапно проснулась и приподнялась на локте. Ее разбудил странный звук. Она прислушалась и снова его различила. Сердце бешено заколотилось, она вытащила кинжал и направилась к выходу, чуть не споткнувшись о длинную косу Мадлен.

Снаружи Овид, укрывшись попоной и подложив руку под щеку, храпел на сиденье кареты, похожий на обрюзгшего ангела. Лукас, спиной к палатке, шевелил угли палкой. Заплетенные длинные волосы спускались поверх плаща, в ухе блестело кольцо, из кармана торчала потрепанная книжонка о лекарственных растениях. Услышав шорох, он обернулся.

Эма в длинной белой ночной рубашке стояла босая на снегу с драгоценным кинжалом в руках. В ее светлых глазах играли отблески костра.

В первый раз Лукас увидел Эму, когда марсовой старшина без лишних разговоров пустил ее на борт «Изабеллы». Худющую девчонку в мокрой мужской рубахе. Пугливая ершистая чужеземка-мулатка сразу покорила его сердце. Потом Тибо приказал выдать ее за мальчишку, и Лукас старался изо всех сил считать ее юнгой-подростком. Парень, девушка – какая разница? Это существо было для него венцом творения. Он делал для нее все, что мог. И сделает все, что сможет.

– Лукас… Ты слышал?

– Что такое, госпожа? – всполошился он, укрывая королеву своим плащом.

– Вой.

– Нет.

На самом деле Лукас его слышал. Он даже отметил все переходы и обертоны, но так встревожился, что не пожелал сознаться.

– Сова покрикивает время от времени, госпожа.

– Не зови меня госпожой, когда мы одни. И не обращайся на «вы». Меня от этого тошнит.

– Мы не одни, госпожа.

Лукас показал на Овида, больше похожего на мертвеца, чем на живого, с ниткой слюны на толстых щеках.

– Не лги мне, Лукас. Скажешь тоже, сова! Ты же музыкант, не притворяйся, что у тебя нет слуха. Скажи правду. Я уверена, ты его слышал.

– Вам приснилось, госпожа. Говорят, во время беременности снятся очень странные сны. И еще, стоя босыми ногами на снегу, люди простужаются. Лучше поскорей ложитесь спать. И позвольте нам с Овидом сторожить вас. Мы на вахте, как прежде на шхуне.