Болотистая земля сменилась лесной, по сторонам замелькалидеревья. Чавкающий стук копыт стал сухим, уверенным.

Когда впереди в сером тумане проступили высокие каменныестены, он вздрогнул, приходя в себя, оглянулся.

Преданные Рикигур и Фюстель, не спускали с него глаз.Рикигур сказал торопливо:

— Римбург, рекс!.. Мы приехали в Римбург.

За их спинами всадники негромко переговаривались. Нанекоторых доспехи были посечены, и, как показалось Фарамунду, трети отряданедоставало.

— Кого-то встретили?

— Пару шаек разбойников, — ответил Рикигурпоспешно. — Не беспокойся, рекс! Их там же и оставили, где захватили... Аиз наших только несколько человек... поцарапаны стрелами.

Фарамунд кивнул, конь направился к городским воротам. Да, влесах, куда еще не добираются проходящие в сторону юга орды готов, герулов,лангобардов, вандалов — укрываются тысячи и тысячи простых и знатных людейвместе со скотом и скарбом. Мелкие лесные села и деревни переполнены народом,доведенным до отчаяния постоянными переездами с места на место под натискомчужих племен.

В городах и бургах, тем более, не могли укрыть всех, ибеглецы, обреченные на голодную смерть, нападают поодиночке и отрядами,отнимают хлеб, скот, гибнут, но такая смерть все же лучше умирания от голода.

Голод косил некогда богатые края. Вымирали деревни, а волчьистаи, объев трупы погибших от голода прямо на дорогах, ходили по улицам,вламывались в дома, нападали от отощавших хозяев, неспособных уже поднять дажепалку.

Волков стало много, все уродились необычайно крупные,лобастые, а когда такой волк смотрел на человека, у того отнимались руки ихолодело сердце. Волчий вой теперь доносился не только из леса, но даже издеревень: иная волчья стая безбоязненно оставалась на ночь.

— Что делать? — шепнули его губы. — Я сам незнаю, что делать...

Здание, в котором жил префект, был не столькобургом-крепостью, сколько дворцом. Римляне строили на века: немыслимой толщиныстены поднимались едва ли не до облаков, закопченных поперечных балок сосвивающими космами паутины не видно, нет и привычной дыры в крыше, куда уходитдым из очага...

Да вместо самого очага в середине зала, здесь настоящийкамин. Даже два, второй на той стороне зала, чуть поменьше, но тоже огороженажурной металлической решеткой, а сама стена облицована керамической плиткой.

Его запачканные грязью сапоги ступали не по гнилой соломе,пахнущей мочой собак... да и людей тоже, а по непривычно мягким цветным коврам.

Рикигур пробежал наверх, Фарамунд представил себе, как этотверный страж рыщет сейчас по коридорам и комнатам, проверяет: не спрятался ликто с недобрым умыслом, невольно улыбнулся. Да пусть убивают. Ему жизнь уже опротивела...

Фюстель тоже исчез, обшаривает первый этаж. Челядиныпоспешно разожгли очаг, принесли воды, сняли с повелителя одежды.

Фарамунд позволил себя усадить в широкую римскую ванну. Еготерли, скоблили, он даже не обратил внимания: женские руки или мужские, угрюмои отстранено думал, что Рим слишком огромен и силен, чтобы рухнуть в одночасье,как рушились некогда великие державы, потрясавшие вселенные: Персидская,Македонская, Египетская, но все же Рим рушится. Римская мощь тает, как весеннийснег. На замену убитому франку тут же встают двое отважных бойцов, а если падутэти двое — то на их места с ликованием прыгают сразу четверо героев, готовыежить и умереть за величие своего племени. Однако на смену павшему римлянину ужедавно не встает римлянин. В лучшем случае — франк, гот или гепид, взявшийсязащищать Рим...

Светильник сильно коптил, по комнате плыла мерзкая воньрыбьего жира. Он поморщился, дух Свена, который не только вышел из моря, но исохранил привычки хозяина — бессмертен: ведь бараний жир не дороже рыбьего, ноне коптит, и нет этого смрада.

— Я люблю тебя! — прошептали его губы. — Яумру без тебя! Я должен видеть тебя... или хотя бы постоянно знать, что тыесть... потому что я хочу жить для тебя и заботиться о тебе!

Ощутил неладное. Две девки перестали тереть ему спину, атретья, уже полуголая и в мокрой одежде, замерла с ведром воды. Глаза у всехбыли выпученные, как у безобразных жаб.

Вылез, расплескивая воду. Ему пугливо подали полотенце. Лицаиспуганные: если хозяин заговаривается, значит — видит духов. А это не к добру.Скоро и сам к ним отправится...

По случаю победы над степняками был большой пир. Фарамундсидел в зале на возвышении, кивал в ответ на поздравления, поглядывал напирующих соратников. Перед ним ставили и убирали блюда, его руки двигались,челюсти что-то вяло перемалывали. Не только аппетита, даже голода нечувствовал. Просто, если долго не есть, тело слабеет, вот и все. А так любаяеда — трава. Как мед без сладости, вино без хмеля.

Громыхало, сытый, пьяный и довольный, наклонился, шепнулзаговорщицки:

— Рекс, есть еще очень важное дело.

— Говори.

Громыхало кивнул в сторону пирующих:

— Дело воинское. Не для посторонних ушей.

Фарамунд буркнул:

— Какие посторонние? Все свои.

На самом же деле не хотелось шевелиться, двигаться, что-тоделать, кого-то слушать.

Громыхало покачал головой:

— Это важно.

Глаза его стали трезвыми, а кожа на скулах натянулась.Широкое загорелое лицо стало серьезным и даже встревоженным.

Фарамунд нехотя поднялся. После смерти Лютеции во всем телепостоянно чувствовал тяжесть. Двигаться себя заставлял, а когда никого не былопоблизости, просто ложился и смотрел в потолок. Лютеция появлялась почти сразу,он разговаривал с нею, она отвечала. Разговаривали подолгу, а в последнихмысленных общениях уже начали вместе осваивать бург, а чтобы его обезопасить,она разрешила ему раздвинуть кордоны его... теперь уже ее земель. И онзавоевывал для нее новые земли, завоевал всю Галлию, но эти завоевания в егомечтах занимали совсем мало места, а вот беседы с нею, общение с нею, когда онносил ее на руках, такую легкую и невесомую, а она что-то шептала ему в ухо,щекотала ресницами, ее тонкие нежные руки обнимали его за шею...

В его мечты грубо вторгся чужой голос. Он вздрогнул,обнаружил, что уже стоит в своей комнате, а перед ним встревоженный Громыхало,в глазах откровенный страх.

— Я что-то говорил? — спросил Фарамунд.

— Да нет, — ответил Громыхало. Он переступил сноги на ногу. — Но мы уж давно тут стоим. Ты смотришь сквозь стены, губамишлепаешь... Неладно с тобой, рекс.

Фарамунд тяжело рухнул на лавку. Локти опустил настолешницу, чтобы удержать тяжелую голову. Громыхало сел напротив, тревога вглазах росла.

— Рекс, я не знаю, что с тобой происходит... Но этотвое дело, я не хочу лезть в душу грязными сапогами. А они все грязные,когда... ну, когда в душу. Я пришел по другому поводу. Мы нахапали многоземель. Нам платят многие бурги и города. Даже слишком многие!..