– Любовь всей моей жизни! Моя красавица!

– Афиноген, ты насмотрелся романтическихкомедий, – сердито ответила Лайма, продолжая крепко держаться заМельченко.

– Но я люблю тебя! – воскликнул Беседкин. – Яжить без тебя не могу. Не могу и не буду! Если ты не согласишься стать моей, явзорву этот театр к чертовой матери!

– Ты скрытый пироман, – возмутилась Лайма. –Я не знаю, как тебя вообще выпустили после того, как ты нашпиговал взрывчаткойцелый дворец бракосочетаний.

– Даже закон снисходителен к истинно влюбленным!

– Кто это? – опять спросила Кузяева, раздражаясь.

– Архитектор из Москвы, – ответила Лайма.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Как повар уверен в своей тушеной утке.

– И нечего держать ее под руку, как будто у вас естьправа! – Топнув ногой, Афиноген ткнул Мельченко в нос васильками. –Оставьте мою невесту в покое!

Григорий Борисович чихнул и отпрянул, а его локотьускользнул у Лаймы из рук. В фойе тем временем ввалилась новая поющая,пляшущая, хохочущая и топочущая толпа народу с улицы. Вместе с ней ворвался духпраздника, лета, солнца и радости. Словно бурный дождевой поток, толпа налетелана них и легко, словно конфетные обертки, смыла и унесла к в неизвестномнаправлении и Кузяеву, и Беседкина. Разлапистый букет еще некоторое времявсплывал над головами, а потом исчез из поля зрения. Но что самое ужасное,Мельченко тоже исчез! Произошло это так быстро и так внезапно, что Лаймасначала даже не поверила своим глазам. Она вертелась на месте, вставала нацыпочки и зорким взглядом обводила людей, но и Мельчено, и Кузяева испарились –словно их и в помине не было!

Оставалось надеяться, что Корнеев не оплошал и успел сестьМельченко на хвост. Хотя надежда была слабой. Сама-то она вообще держалаученого под руку – да не удержала! Продолжая вертеться в мощно бурлящей толпе,Лайма неожиданно наткнулась на Синюкова: тот смешно приплясывал вместе сдевушками, которые подбадривали его улыбками и хлопками.

– Где Мельченко? – крикнула она прямо ему внос. – Куда он подевался?

– Ушел через служебный вход! – прокричал в ответСинюков и махнул рукой в сторону. – Туда, туда! За ним явился тотздоровяк, что записку передавал. Практически силой его увел. Наверное, хотелподружиться!

– А здоровяк – это гость фестиваля? – продолжаладопытываться Лайма, которую тоже пытались заставить танцевать и прыгать. Чтобыее оставили в покое, она несколько раз вильнула туловищем и дрыгнула ногой.

– Да откуда ж я знаю? – пожал плечамиСинюков. – Да у нас гостей столько, что в глазах рябит!

«Там четыре охранника, – лихорадочно соображала Лайма, пробираясьчерез гомонящую толпу. – Их предупредили, что одного из членов жюри могутвывести через служебный вход против воли. Надеюсь, охранники были начеку. А углавного входа дежурит Иван. Он Мельченко не упустит!»

Но когда Лайма выбежала через служебный вход на улицу, онаникого там не застала. Вернее, не застала охранников. Возле густых кустов тянулсигаретку какой-то тип в рабочей спецовке.

– А охранники где? – накинулась на негоЛайма. – Почему никто за входом не присматривает?

– Дык… Убегли они, – сразу же затоптав окурок,доложил тип. – Там драка началась, на аллейке, их и вызвали.

– Всех четверых?!

– Так драка же не шуточная, я вам доложу. Грозилабеспорядками. Синюков распорядился…

– Ах гадина безрогая! – выпалила Лайма. –Везде успевает распорядиться! Вы тут двух мужчин не видели? Один здоровыйтакой, а второй лысый, в очках.

– Видел, – неожиданно признался тип, вытеревладони о штаны. – Они на лодке уплыли, вон туда, – и он махнул рукойв сторону реки.

Летний театр стоял на полуострове и был соединен снабережной перешейком со специально оборудованной пешеходной зоной. Сюда жеархитекторами был сориентирован и главный вход. А служебный вел к реке,окружавший Летний театр с трех сторон. Недолго думая, Лайма продралась черезкусты и очутилась у воды. Свесилась через парапет и приложила руку козырьком колбу. Никакой лодки на горизонте не наблюдалось.

Неожиданно сзади она услышала какой-то шорох и резкообернулась. Перед ней стоял Беседкин с сильно потрепанным букетом и обиженноймордой.

– О, господи! – воскликнула Лайма. – Тынапугал меня до смерти! Почему ты все время появляешься в самый ответственныймомент и все портишь?

– Лайма, ты любишь меня?

– Как брата! – воскликнула та, опасаясь очереднойвыходки Афиногена. – Но очень сильно.

– Как брата я не хочу, – мрачно заявил тот. –Но и отступать не намерен.

– Афиноген, мне сейчас офигительно не до тебя!

Лайма обогнула поклонника и быстро пошла вдоль зданияЛетнего театра, рассчитывая выйти к главному входу.

– Шутишь, да? Издеваешься, да? – повысил голосБеседкин, оставшись на месте и отшвырнув букет в сторону. – А я ради тебя,между прочим, готов на все! Я ради тебя ТАКОЕ готов устроить! Ты еще увидишь,на что я способен!

Лайма обернулась и в сердцах крикнула:

– Я люблю другого!

Беседкин сверкнул очами и подбоченился:

– Этого лысого гада в очках?! Да я убью его!

Лайма не стала отвечать и прибавила шагу. Вот уже показаласьаллея, ведущая к набережной. И на всю округу разнесся усиленный мощнымидинамиками голос ведущего:

– Дорогие гости, уважаемые зрители! Вот и подошел кконцу наш замечательный фестиваль! Через несколько минут состоится большойпраздничный фейерверк в честь его закрытия! Чтобы насладится панорамой этогограндиозного шоу, приглашаю всех выйти на улицу и пройти на набережную, откудаоткрываются изумительные виды!

Тип в спецовке обогнал Лайму, бросив на ходу:

– Кавалер ваш убежал чисто конь! Я черный ход запер – втеатре больше никого не осталось, всех выпроводили салют смотреть.

Действительно, из театра через перешеек на набережную текламноголюдная пестрая толпа. Приходящих радостными криками приветствовали ужедавно и весело гулявшие там жители Чисторецка. И вот в небе словно заполыхалосеверное сияние – грандиозное шоу началось.

Последним с поля боля, подгоняемый администрацией, уходилМедведь. Увидев его, Лайма замахала руками. Из-за плеча Ивана высунуласьраздосадованная физиономия Корнеева.

– Ты его упустил! – воскликнула Лайма и едва незарыдала от досады: она-то надеялась, что Евгений сумел проследить заМельченко. – Как нам теперь его искать?! Он в руках врага!

Она рассказала друзьям о записке на английском и о том типе,который вывел Мельченко из здания театра и увез на лодке. Приходилось оратьчуть ли не во все горло, чтобы перекрыть грохот фейерверков и восторженныйвопль толпы.