в 1965 году. Среди профессоров, предложивших ее кандидатуру, — ​Роман Якобсон. Тогда же она получила звание почетного доктора Оксфордского университета, что, вероятно, свидетельствует о готовности оксфордских номинаторов присоединить свои голоса за кандидатуру Ахматовой. Однако Нобелевскую премию в том году получил бесспорный фаворит среди советских литераторов Шолохов.

В 1966‑м ее выдвинули на Нобелевскую премию повторно, но поздно. В заключительном отчете Нобелевского комитета сказано: «В этом году русская поэтесса умерла»[37]. Лингвист Вяч. Вс. Иванов констатировал: «Нобелевский комитет медлил с Ахматовой… и не успел, что обидно»[38].

Из советских писателей высокие шансы на Нобелевскую премию имел Константин Паустовский. Шведский читатель узнал о нем благодаря писателю Артуру Лундквисту, совершившему длительное путешествие по всему СССР и описавшему его в книге «Маки из Ташкента», которая пользовалась популярностью в Швеции. К середине 1960‑х Паустовского уже охотно переводили на шведский и итальянский языки, его рассказы публиковали в газетах, включали в антологии и время от времени читали по радио.

Вероятно, в симпатиях к Паустовскому не последнюю роль сыграл репортаж шведского литературоведа и переводчика Свена Вальмарка из резиденции в Переделкине о смерти Пастернака. Вальмарк сообщил, что Паустовский первым нанес утренний визит вдове поэта и был «едва ли не единственный, кто встал на сторону Пастернака в буре, которая разразилась в русском писательском мире после присуждения Пастернаку Нобелевской премии»[39].

Первые упоминания о Паустовском как об одном из номинантов Нобелевского комитета появились в шведской прессе в самом начале 1962 года, тогда же, когда впервые номинировали Ахматову. А писатель, переводчик и московский корреспондент газеты «Stockholms-Tidningen» Ханс Бьёркегрен опубликовал статью про нового для многих шведских читателей кандидата и назвал ее «Русский кандидат на Нобелевскую премию». Статья начиналась так: «69‑летнего Константина Паустовского называют одним из крупнейших современных советских прозаиков. Нобелевский комитет считает его и по сей день самым значимым именем в советской литературе, наравне с Михаилом Шолоховым и Верой Инбер»[40].

В 1965 году некоторые зарубежные газеты объявили Паустовского «гран-фаворитом» предстоящего голосования комитета. Миланское издательство, выпустившее в 1965‑м сборник произведений Паустовского на итальянском, указало на титульном листе «Candidato Nobel».

Но в коротком списке номинаций на Нобелевскую премию из 57 имен нет Паустовского. По некоторым сообщениям, его кандидатуру предложил устно один из членов Нобелевского комитета, что стало беспрецедентным случаем в истории Нобелевской премии.

В 1966‑м Паустовского номинировали повторно, как и Ахматову, но лауреатом 1967 года стал гватемальский писатель Мигель Анхель Астуриас. Выдвигали его и в 1968‑м: он оказался в числе основных кандидатов, но умер раньше, чем комитет выбрал победителя.

Вероятно, свою роль в том, что Паустовский так и не стал лауреатом, сыграл экспертный очерк Э. Местертона. В нем автор описал биографию номинанта и попытался разобраться, чем творчество советского писателя привлекательно для мирового читателя. Из всех произведений Местертон особенно выделяет «многочисленные рассказы», «пару исторических драм (о Пушкине и о Лермонтове)», «романтизированные биографические очерки о Шевченко, Левитане и других художниках» и «книгу о литературном творчестве “Золотая роза” 1955 года, которая переведена на английский язык». Он упоминает и о связи Паустовского с русской классикой: о том, какое впечатление произвел на него уход Толстого, и о письме Бунина, в котором первый русский нобелевский лауреат отнес «Корчму на Брагинке» к лучшим рассказам в русской литературе. Вывод эксперт делает такой: «Паустовский — ​писатель с большими достоинствами, но и с большими недостатками. Что касается меня, то я не могу утверждать, что его сильные стороны настолько перевешивают слабые, чтобы обосновать присуждение ему Нобелевской премии»[41].

Вероятно, из-за этого вывода Местертона Нобелевский комитет отклонил кандидатуру Паустовского. Но в заключительном протоколе 1965 года написано: «Этому русскому предложению, поступившему впервые, комитет придает со своей стороны более высокое значение, чем то, которое представлено в экспертном заключении. Главное произведение писателя, “Повесть о жизни”, только что появившееся в замечательном переводе, по художественной зрелости и сердечной правдивости воспоминаний можно сравнить со знаменитым мемуарным сочинением Горького. Комитет не сомневается, что это оправданное предложение, и хотел бы горячо рекомендовать его вниманию академии, пусть даже в сложившейся в этом году ситуации нет места для новой русской кандидатуры»[42].

Еще один несостоявшийся нобелевский лауреат из советских писателей — ​Леонид Максимович Леонов. В 1949 и 1950 годах его кандидатуру выдвигал славист русского происхождения из Хельсинки Валентин Кипарский. Но в своей номинации он не предложил серьезного литературоведческого анализа, хоть и сравнивал художественные приемы Леонова с приемами Фёдора Достоевского, Эрнста Гофмана и Андре Жида. Кипарский формально перечислил все произведения, написанные за последние 20 лет. В итоге в 1949‑м Нобелевский комитет заключил в своем протоколе: «Его романы мощно и увлекательно отражают советско-русское развитие, выявленное оригинальным художником, но, ограниченные эпохой, его сочинения уже не открывают общечеловеческой перспективы. То, что было обещано в ранних романах Леонова, никогда не было им исполнено, и последний этап его творчества едва ли вселяет надежду на новое и интересное развитие»[43].

Также в 1963 году на Нобелевскую премию был номинирован советский поэт Евгений Евтушенко. По данным СМИ, повторная номинация была в 2010‑м, но официальная информация об этом еще засекречена. 

Писатели-эмигранты и Нобелевская премия после сороковых годов

После окончания Второй мировой войны представители русской эмиграции хоть и попадали в списки номинаций, но, судя по всему, фактически не имели шансов. Внимание зарубежных читателей было приковано к новому поколению советских литераторов, которые представлялись достойными наследниками великой русской литературы.

И. А. Бунин продолжал выдвигать М. А. Алданова вплоть до своей смерти в ноябре 1953‑го. В последнем представлении он обратил внимание Нобелевского комитета на роман «Живи как хочешь», изданный в Нью-Йорке в 1952 году на русском и английском языках. Нобелевский комитет решительно отверг кандидатуру Алданова с формулировкой: «Предложение отклоняется, как и несколько раз ранее»[44].

К несостоявшимся лауреатам относится русский религиозный философ Николай Александрович Бердяев. С 1924 года он жил в Париже. С 1942 по 1948 год его номинировал на премию Альф Нюман, профессор теоретической философии Лундского университета и член Королевского гуманитарного общества Швеции. Выбор кандидатуры профессор обосновывал тем, что труды Бердяева, как никакие другие, соответствуют параграфу премии об идеалистической направленности; он также подчеркивал, что Бердяев соединяет идеи христианского гуманизма с романтическим идеализмом.

Экспертизу[45] Нобелевский комитет доверил профессору А. Карлгрену, хорошо знакомому с русской культурой. И Нюман, и Карлгрен в равной мере интересовались феноменом большевизма и труды Бердяева рассматривали не только сквозь призму их художественных и