Здесь, наверное, уместно будет упомянуть, что ребенком яисполнял роль архангела Гавриила, представшего перед Девой Марией с вестью озачатии Христа в ее чреве, и, когда мы разыгрывали этот спектакль,предполагалось, что архангел должен быть обольстительным молодым человеком, аИосиф войдет и – подумать только! – застанет свою невинную подопечную ДевуМарию наедине с ошеломляюще прекрасным взрослым мужчиной.

Нашей веселой компании беззаботных, суетных мальчишекудалось придать спектаклю некоторую пикантность – иными словами, мы внесли всюжет кое-что от себя. Насколько мне известно, в Писании нет упоминания оприсутствии святого Иосифа на этом предопределенном свидании.

Роль архангела Гавриила оставалась для меня самой любимой, ипотому изображения Благовещения доставляли мне особую радость.

Последнюю картину, которую я видел перед отъездом изФлоренции, Филиппо завершил в 1440-х годах, и, должен признаться, она превзошлавсе его прежние творения.

Архангел действительно выглядел существом неземным и в то жевремя был воплощением физического совершенства. Крыльями ему послужили павлиньиперья.

Охваченный восторгом, я испытывал в тот момент лишь одно страстноежелание: немедленно купить картину и увезти ее в замок Это оказалосьневозможным – работы Филиппо не выставлялись на продажу. Отцу пришлосьбуквально силой оттащить меня от картины, и вскоре – кажется, на следующий жедень – мы двинулись в обратный путь.

Лишь позже я осознал, с каким спокойствием он выслушал моинапыщенные разглагольствования о Фра Филиппо:

– Это поистине изысканное творение, оно уникально, нопри всей своей оригинальности заслуживает одобрения людей с самыми разнымивкусами, с точки зрения любых законов и правил. В том и заключаетсягениальность: изменить, но до определенного предела, создать нечтонесравненное, не выходя за рамки здравого смысла. Уверяю тебя, отец, именно этои совершил Фра Филиппо!

Остановить меня было невозможно.

– Таково мое мнение об этом человеке. Чувственность,которую он источает, страсть к женщинам, почти непристойный отказ от исполнениявзятых на себя обязательств – все в корне противоречит монашескому чину. А ведь– подумать только! – он носит рясу, он – Фра Филиппо! И в лицах, которыеон рисует, отчетливо проявляется следствие жесточайшей борьбы – этот взгляд,свидетельствующий о полном отречении…

Отец внимательно слушал меня, не перебивая.

– В этом все дело, – продолжал я. –Изображаемые им персонажи воплощают его собственный непрерывный компромисс ссилами, с которыми он не может примириться, и эти образы печальны, мудры иникоим образом не праведны – они всегда отражают спокойную уступчивость,безмолвное страдание.

А когда уже в пределах собственных владений мы верхомподнимались по вьющейся среди леса довольно крутой тропе, отец весьма осторожноспросил меня, действительно ли хороши художники, расписывавшие нашу церковь.

– Отец, ты что, шутишь? – воскликнул я. – Онипревосходны!

Он улыбнулся.

– Поверь, я совершенно в этом не разбираюсь, –сказал он. – Просто нанял самых лучших.

И растерянно пожал плечами. Я рассмеялся.

Тогда и он от души расхохотался. Я ни разу не спрашивал его,когда он позволит мне – и позволит ли вообще – уехать из дому для продолженияобразования. Мне казалось, что я в состоянии сделать счастливыми нас обоих.

Во время этого последнего путешествия домой из Флоренции нампришлось раз двадцать пять останавливаться на отдых. Мы пили и ели в каждомвстречавшемся на пути замке, наносили визиты гостеприимным хозяевам множествановых, сверкающих огнями особняков, невольно восхищаясь окружавшими ихроскошными садами. Сам я уделял не слишком много внимания увиденному, полагая,что впереди меня ждет долгая жизнь и несметное число вот таких же изящныхбеседок, увитых пурпурными глициниями, и девушек с румяными щечками, манящих ксебе с крытых балконов, а вокруг всегда будут простираться зеленеющие насклонах виноградники.

В тот год, когда мы отправились в эту поездку, Флоренция в союзес великим и прославленным Франческо Сфорца вела войну за обладание городомМиланом. Неаполь и Венеция сражались на стороне Милана. То была жестокая война.Но нас она не касалась… Битвы происходили вдалеке от наших владений, в нихучаствовали наемники, и крики недовольства и озлобления, вызванные войной,раздавались на городских улицах, но не на нашей горе.

Мне вспоминаются лишь два замечательных человека,вовлеченные в сражения того времени.

Первый из них – Филиппо Мария Висконти, герцог Миланский,ставший нам врагом вне зависимости от наших симпатий или антипатий. Достаточнобыло того, что он оказался врагом Флоренции.

Считаю необходимым, однако, сказать о нем несколько слов.Говорили, что он чудовищно тучен и весьма неопрятен по натуре – иногда он раздевалсядогола и катался по земле в собственном саду. При виде любого оружия герцогприходил в ужас и вопил от страха, если на глаза ему попадался меч, невложенный в ножны. Его приводила в ярость даже мысль о позировании дляпортрета, ибо он – и вполне справедливо – считал себя весьма безобразным. Ноэто еще не все. По причине слабых от природы ног, не способных удерживатьогромное тело герцога, пажам приходилось носить его на руках. Однако ФилиппоМарии Висконти присуще было и своеобразное чувство юмора. Дабы напугатького-нибудь, он мог внезапно выхватить припрятанную в рукаве змею! Прелестно –как вам кажется?

И такой человек как-то умудрялся править Миланскимгерцогством целых тридцать пять лет, и именно против Милана выступил в этойвойне его собственный наемник Франческо Сфорца.

Не могу не уделить ему хотя бы немного внимания, ибо онпредставляет интерес благодаря совершенно иным качествам характера. ФранческоСфорца… Красивый, сильный и доблестный сын крестьянина – крестьянина,похищенного в детстве и сумевшего сколотить целую шайку похитителей людей.Франческо же занял место главаря только после того, как тот крестьянский геройутонул в реке, пытаясь спасти упавшего в воду мальчика-пажа. Какая отвага!Какая чистота и безупречность намерений! Какие способности!

До того как я умер для этого мира и превратился в хищноговампира, мне не довелось хотя бы мельком увидеть Франческо Сфорца. Однако он вполной мере соответствовал тому, что о нем говорили: поистине героическая ивыдающаяся личность. И поверите ли, этому незаконнорожденному сыну крестьянинаи солдату по рождению сумасшедший обезножевший герцог Миланский отдал в женысобственную дочь, рожденную, между прочим, не законной супругой – бедняжкатомилась взаперти, – а любовницей правителя.