Однако уговорить мать исполнить ее любимые старинные танцыне удалось.

Должно быть, было уже весьма поздно, когда объявили оприходе нежданного посетителя. За исключением Бартолы и Маттео, которых янезадолго до этого проводил в спальню и оставил на попечение нашей старой няниСимонетты, никто еще не покинул главный зал.

Капитан стражи отца вошел в зал и, щелкнув каблуками, споклоном сообщил:

– Мой господин, похоже, в дом пришел человек высокогоранга, однако, как он утверждает, его нельзя принимать при свете, а потому онтребует, чтобы вы сами вышли к нему.

Все сидевшие за столом сразу насторожились, а мать побелелаот гнева и обиды.

Никто и никогда еще не смел «требовать» чего-либо от моегоотца.

Я отчетливо видел, что капитан стражи, старый служака, многоповидавший на своем веку, участвовавший в жесточайших битвах с наемниками,бродившими по всей Европе, был в тот момент насторожен и слегка взволнован.

Отец молча поднялся из-за стола, но не сдвинулся с места.

– Как вы соизволите поступить, мой господин?Соблаговолите ли выполнить требование гостя или прикажете мне передать этомусеньору, чтобы он немедленно покинул замок? – спросил капитан.

– Скажи ему, что он желанный гость в моем доме, –ответил отец. – и что во имя Христа, нашего Спасителя, мы окажем емунаивысшее гостеприимство.

Тон, которым он произнес это, успокаивающе подействовал навсех присутствовавших за столом, за исключением моей матери, которая пребывалав растерянности и не знала, как следует поступить.

Капитан бросил на отца хитрый взгляд, словно говоря темсамым, что его не проведешь, но тем не менее вышел из зала, чтобы передатьприглашение.

Отец не стал снова садиться. Он постоял, глядя куда-то вдальшироко раскрытыми глазами, а затем вскинул голову, будто вслушиваясь, послечего повернулся и щелкнул пальцами, привлекая внимание двух стражников, воцепенении застывших в разных концах зала.

– Пройдите по всем помещениям, посмотрите, все ли впорядке, – спокойным голосом распорядился он. – Кажется, я слышу вдоме птичий щебет. Во дворе стало тепло, и повсюду распахнуты окна.

Эти двое удалились, а их места в зале мгновенно заняли двоедругих караульных. Само по себе это показалось мне необычным, ибо означало, чтосолдат в замке было больше, чем всегда.

Капитан возвратился один и вновь склонился перед отцом:

– Мой господин, он отказывается выходить на свет изаявляет, что вы сами должны выйти к нему и что у него нет времени для долгогоожидания.

И тогда я впервые увидел своего отца воистину разгневанным.Даже наказывая поркой меня или какого-нибудь деревенского мальчишку, онотносился к такой обязанности с некоторой ленцой. Сейчас тонкие черты его лица,сами пропорции которого словно специально были созданы для олицетворенияспокойствия, исказились в безудержном гневе.

– Да как он смеет?! – прошептал отец, но его словаотчетливо услышали все в зале.

Стремительно обогнув стол, он на миг приостановился, а затемрешительным шагом направился к выходу в сопровождении поспешившего за нимкапитана стражи.

Вскочив со стула, я бросился следом, слыша за спиной рыданияматери и ее мольбу:

– Витторио, верни-и-ись!..

Но я сбежал вниз по ступеням и вышел во внутренний двор.Только там отец резко обернулся и уперся рукой мне в грудь, заставивостановиться.

– Оставайся на месте, сын, – мягко произнесон. – Я сам разберусь.

С того места, где я стоял – прямо возле двери вбашню, – был хорошо виден край двора. Там, у самых ворот, при ярком светефакелов отчетливо вырисовывалась фигура странного гостя – сеньора, непожелавшего пройти в освещенный зал, хотя, похоже, сверкающая иллюминациякрепостного двора его отнюдь не смущала.

Огромные ворота сводчатого въезда на ночь всегда запирались.Оставалась открытой только узкая дверь в рост человека – и теперь в ее проеместоял незнакомец в великолепном бархатном одеянии цвета красного вина,освещенный с обеих сторон ярким светом потрескивавших факелов и, как мнепоказалось, торжествующий.

Покрой его одежды едва ли соответствовал последней моде, нокаждая деталь костюма – от расшитого драгоценными камнями камзола до пышныхрукавов из атласных и бархатных лент – была одинаково насыщенного цвета, какесли бы все было тщательно выкрашено в лучших красильнях Флоренции.

Даже драгоценные камни, вшитые в ворот камзола, равно как ите, которые свисали с тяжелой золотой цепи на шее, были цвета красного вина –скорее всего, гранаты, а быть может, даже рубины.

Густые черные волосы глянцевитыми волнами спадали на плечинеизвестного посетителя, но мне никак не удавалось разглядеть его лицо, скрытоев густой тени, отбрасываемой широкими полями бархатной шляпы. Я смог лишь намгновение увидеть проблеск очень белой кожи – очертание подбородка и часть шеи.С пояса мужчины свисал огромный палаш в старинных ножнах, а на одно плечо былнебрежно наброшен бархатный плащ того же цвета темного вина, расшитый, какпоказалось мне издали, какими-то замысловатыми золотыми символами.

Изо всех сил напрягая зрение, я пытался различить загадочныезнаки, и мне показалось, что в полосе изысканной вязи проступают очертаниязвезды и полумесяца… Однако разделявшее нас расстояние действительно былослишком большим.

Рост таинственного незнакомца можно было назвать поистиневпечатляющим.

Мой отец остановился совсем рядом с ним, но, когдазаговорил, его спокойный голос звучал очень тихо, и я не смог расслышать нислова. А загадочный гость, черты лица которого, кроме улыбающихся губ ибелоснежных зубов, по-прежнему ускользали от взора, издал некое непонятное звукосочетание,прозвучавшее, как мне показалось, одновременно и сердито, и соблазнительно.

– Во имя Господа нашего и Спасителя немедленноубирайтесь вон из моего дома! – внезапно выкрикнул отец. Затеммолниеносным движением подался вперед и силой вытолкнул великолепногонезнакомца за калитку. Я был потрясен.

Но из гулкой тьмы снаружи неожиданно послышался лишьнегромкий, мелодичный, презрительный смех, – и, кажется, ему вторилидругие, а затем я расслышал оглушительный грохот копыт, как если бы нескольковсадников одновременно пустили лошадей вскачь.

Мой отец сам захлопнул дверь, повернулся и сотворил крестноезнамение, а затем сложил ладони в молитвенном жесте.

– Милостивый Боже, да как они посмели! –проговорил он, обращая взгляд к небесам.